You will not be able to view this website in all its glory until you upgrade your browser to one that supports web standards.

PDF Печать E-mail

Петр Михайлович Волконский


Джордж Доу Портрет П.М. Волконского

Светлейший князь, генерал-фельдмаршал, генерал-адъютант.
Родился 25.04.1776 г. в Петербурге, умер 27.08.1852 г. там же.
Награды: ордена Св.Георгия 3-го кл., все русские высших степеней, двадцать девять иностранных.
Из древнего княжеского рода. Отец - бригадир в отставке. При крещении был записан в л.-гв. Преображенский полк сержантом, а 1 января 1793 г. произведен в прапорщики л.-гв. Семеновского полка. В этом же полку дослужился до чина полковника, полученного 27 мая 1800 г., образцово исполняя в основном адъютантские обязанности. 15 сентября 1801 г. удостоился звания генерал-майора с назначением генерал-адъютантом и помощником начальника Императорской Военно-походной канцелярии. С октября 1805 г. - дежурный генерал и генерал-квартирмейстер русско-австрийских войск.
В сражении под Аустерлицем Волконский несколько раз водил в атаки Фанагорийский и Ряжский полки, отбил два неприятельских орудия, за что был награжден орденом Св.Георгия 3-го кл.
После заключения Тильзитского мира изучал военную организацию во Франции. 23 мая 1810 г. назначен управляющим квартирмейстерской частью, которую довел до совершенства.
В сентябре-октябре 1812 г. находился при М.И.Кутузове, а затем участвовал в военных действиях на Березине.

Р.М. Волков Портрет князя М.И. Кутузова-Смоленского

В конце декабря был назначен начальником Главного штаба. За непосредственное руководство войсками в Люценском сражении 20 августа 1813 г. был награжден чином генерал-лейтенанта. Проделал весь заграничный поход 1813-1814 гг., а после войны главное внимание уделял созданию Генерального Штаба.
12 декабря 1817 г. стал генералом от инфантерии, 22 августа 1826 г. - министром Императорского Двора и уделов. В 1843 г. удостоился чина генерал-фельдмаршала, а Белозерскому пехотному полку было присвоено его имя.

Текст биографии взят из издания "Словарь русских генералов, участников боевых действий против армии Наполеона Бонапарта в 1812-1815 гг." // Российский архив. Т.VII - М.: студия "ТРИТЭ" Н.Михалкова, 1996, с.342-343.

***

Франц Крюгер Портрет Петра Михайловича Волконского

Волконский Петр Михайлович (1776-1852) - военный и государственный деятель. Генерал-фельдмаршал (1850). Генерал-адъютант (1801). Член Госсовета (1821). Светлейший князь (1834). Из древнего княжеского рода. На службе с 1791 г. Участник дворцового переворота 1801 г.

В 1801-1805 гг. помощник начальника Военно-походной канцелярии Александра I.

Франц Крюгер Портрет Александра I верхом на коне

Отличился в сражении под Аустерлицем, где лично водил войска в атаку. В 1810-1812 гг. управлял квартирмейстерской частью, один из организаторов службы Генерального штаба. В начале Отечественной войны сопровождал Александра I. С декабря 1812 г. начальник Главного штаба действующей армии, сыграл важную роль в планировании военных действий в ходе заграничного похода. Сопровождал Александра I на Венский конгресс. В 1815-1823 гг. - начальник Главного штаба, фактически руководитель русской армией. В 1823 г. в результате столкновения с Аракчеевым вышел в отставку. В 1824 г. чрезвычайный посол на коронации французского короля Карла X. В 1826-1852 гг. - министр Императорского двора и уделов, зав. императорским кабинетом. С 1842 г. канцлер российских императорских и царских орденов. С 1839 г. председатель комиссии по постройке Исаакиевского собора в Петербурге. По свидетельствам современников, отличался педантичностью, основательностью, твердостью характера, за что получил в светском обществе прозвище "каменный князь" и "Князь НЕТ".

Данилов А.А. Справочные материалы по истории России IX - XIX веков.

***

Волконский Пётр Михайлович [25.4(6.5).1776, Петербург, -27.8(8.9).1852, там же], русский военный деятель, геи.-фельдмаршал (1843). С 1801 занимал ответств. штабные должности. В 1801-05 пом. пач-ка Военно-походной канцелярии императора. В кампании 1805 ген.-квартирмейстер корпуса, а затем дежурный генерал соединённых русско-австрийских войск. После Тильзитского мира 1807 командирован во Францию для ознакомления с организацией франц. ген. штаба и управлением армией. По возвращении стал ген.-квар-тирмейстером рус. армии (1810-12), был инициатором составления карты России, образовал "депо карт" иностр. гос-в, основал Петерб. воен. Училище колонновожатых (квартирмейстерской службы), участвовал в выработке "учреждения для управления большой действующей армией" (1812). Поддерживал передовые взгляды на ведение войны против Наполеона. В Отечеств, войну 1812 находился при императоре для выполнения особых поручений. В заграничном походе 1813-14 был нач-ком штаба при М. И. Кутузове, а после его смерти - при Александре I. Участвовал в работе Венского конгресса 1814-15. С основанием в 1815 Гл. штаба первый ого нач-к (1815-23). В 1825-37 министр имп. двора, с 1837 ген.-инспектор всех запасных войск.

Использованы материалы Советской военной энциклопедии в 8-ми томах, том 2.

***

Волконский Пётр Михайлович. Потомок древних князей-Рюриковичей, принадлежавший к линии тарусских князей, внуков святого Михаила Черниговского, П. М. Волконский родился в Санкт-Петербурге, в семье бригадира князя Михаила Петровича Волконского и княжны Елизаветы Петровны Макуловой. Службу начал в конной гвардии, затем был переведен в лейб-гвардии Семеновский полк, где в 1793 г. получил свой первый офицерский чин. Будучи с 1797 г. полковым адъютантом Семеновского полка, сблизился с его шефом великим князем Александром Павловичем и принял участие в подготовке дворцового переворота II марта 1801 г., который привел Александра на российский престол. После переворота Петр Волконский получил чин генерал-майора и был назначен помощником начальника военно-походной его императорского величества канцелярии, а в день коронации Александра 1 стал генерал-адъютантом.
В кампанию 1805 г. Волконский состоял дежурным генералом и генерал-квартирмейстером при командующем русским вспомогательным корпусом генерале Ф. Ф. Буксгевдене, а после соединения с главными силами русской армии под командованием М. И. Кутузова - дежурным генералом объединенной русско-австрийской армии. Под Аустерлицем Волконский отличился, показав необычайное мужество и присутствие духа. Когда бригада С. М. Каменского, атаковавшая Праценские высоты, была отброшена превосходящими силами противника, он, взяв знамя Фанагорийского полка, пошел в атаку на французов. Фанагорийцев поддержали солдаты Ряжского пехотного полка и в едином порыве ударили на неприятеля. Трижды французы контратаковали и трижды русские отбрасывали их назад. Кутузов, на глазах которого все это происходило, писал впоследствии Александру 1: "В Аустерлицком сражении князь Волконский оказал достоинства, кои при несчастии более видны, нежели при счастливом сражении. Он не только отличался храбростью, но благоразумием и сохранением всего нужного при подобных случаях хладнокровия, способствуя под самым огнем неприятельским троекратно к собранию людей Фанагорийского и Ряжского полков, с которыми и мог я в некотором порядке ретироваться". За этот бой князь Волконский был удостоен ордена св. Георгия 3-й степени.
По завершении военных действий Петр Михайлович сопровождал Александра 1 на мирные переговоры с Наполеоном в Тильзите, после которых был направлен во Францию для изучения опыта французской армии и устройства французского генерального штаба. Пользуясь расположением Наполеона, сопровождал его на всех военных маневрах и смотрах.
В 1810-1812 гг. Волконский управлял квартирмейстерской частью; стал одним из организаторов службы Генерального штаба. В эти годы он возглавил разработку "Руководства к отправлению службы чиновниками дивизионного генерал-штаба", участвовал в работе над "Учреждением для управления большой действующей армией". Петр Михайлович стал инициатором Создания карты России и карт некоторых иностранных государств, был основателем Петербургского военного училища колонновожатых и библиотеки Генштаба.
С началом Отечественной войны 1812 г. князь сопровождал императора в действую-щую армию и был в числе лиц, подавших свой голос за оставление укрепленного Дрисского лагеря, едва не погубившего всю армию. После оставления Москвы был послан императором к Кутузову для выяснения всех обстоятельств сдачи города. Затем находился в войсках П. X. Витгенштейна и П. В. Чичагова, участвовал в сражении при Студянке и разгроме остатков наполеоновской армии при Березине. С декабря 1812 г. Волконский был начальником главного штаба действующей армии при фельдмаршале Кутузове, а после его смерти находился при Александре 1 и сыграл важную роль в планировании военных действий в заграничных походах русской армии в 1813- 1815 гг., и прежде всего в сражениях при Лейпциге и Кульме. Несмотря на противодействие австрийского командования, он настоял на наступлении союзных войск на Париж и лично принял участие в его взятии, сопровождал Александра 1 в Париж и на Венский конгресс. После возвращения Наполеона с острова Эльба на князя Волконского было возложено руководство русскими войсками от Вислы до Рейна в составе 225 тысяч человек, но поражение Наполеона при Ватерлоо от войск союзников остановило движение русских корпусов к границам Франции.
В 1815-1823 гг. Волконский был начальником императорского Главного штаба и фактически возглавлял управление русской армией. В 1817г. Волконскому был дан чин генерала от инфантерии, с 1821 г. он стал членом Государственного совета, а в 1823 г. был награжден орденом св. Андрея Первозванного, однако в том же году, после столкновения .с Аракчеевым по поводу сметы военного министерства, подал в отставку. В следующем году вернулся на службу и был направлен чрезвычайным послом во Францию на коронацию Карла X, а затем сопровождал императора во всех его поездках по России и странам Европы. В 1825 г. Петр Михайлович находился при умирающем Александре 1 в Таганроге.
Император Николай 1 в день своей коронации назначил Петра Михайловича мини-стром Императорского двора и уделов и заведующим Императорским кабинетом. Эти должности князь Волконский занимал до самой своей смерти. 30 августа 1834 г., вдень открытия Александровской колонны, Волконскому был пожалован титул светлейшего князя. В царствование Николая 1 он занимал высшие государственные и военные должности: с 1837 г. - генерал-инспектор всех запасных войск, с 1842 г. - канцлер Российской империи и всех императорских орденов; участвовал в работе различных правительственных комиссий и комитетов. С 1831 г. был членом комиссии по постройке Исаакиевского собора в Санкт-Петербурге, а в 1839 г. - ее председателем. В 1850 г. П. М. Волконский получил чин генерал-фельдмаршала, до этого не дававшийся российским подданным более двадцати лет.
По свидетельству современников, Волконский отличался педантичностью и твердостью характера, за что получил в светском обществе прозвище "каменный князь". Скончался в Санкт-Петербурге и похоронен во Введенской церкви лейб-гвардии Семеновского полка.

Был женат на своей дальней родственнице княжне Софье Григорьевне Волконской и имел двоих сыновей и дочь.

Использованы материалы книги: Соловьев Б.И. Генерал-фельдмаршалы России. Ростов-на-Дону, "Феникс" 2000

***

Волконский Петр Михайлович (26.4.1776, Петербург - 27.8.1852, Петербург), светлейший князь (30.8.1834), генерал-фельдмаршал (6.12.1850), генерал-адъютант (15.9.1801). Из древнего княжеского рода, потомок легендарного Рюрика. Сын бригадира; был женат на княжне Софье Григорьевне Волконской, дочери генерал-аншефа. При крещении был записан сержантом в лейб-гвардии Преображенский полк. 1.1.1793 произведен в прапорщики лейб-гвардии Семеновского полка. Будучи полковым адъютантом, сблизился с шефом полка великим князем Александром Павловичем. В 1797 назначен адъютантом наследника. Принимал участие в подготовке переворота 11.3.1801, во время которого был убит император Павел 1. 15.9.1801 произведен в генерал-майоры и затем назначен помощником начальника Военно-походной Его Величества канцелярии. С 1805 дежурный генерал и генерал-квартирмейстер вспомогательного корпуса ген. Ф.Ф. Буксгевдена, а с окт. дежурный генерал объединенной русско-австрийской армии. Во время сражения при Аустерлице лично возглавил штыковую атаку Фанагорийского и Ряжского полков. За отличия в сражении награжден орденом Св. Георгия 3-й степени. Сопровождал Александра 1 в Тильзит, а затем был отправлен во Францию для изучения франц. армии. Заслужил расположение Наполеона. 23:5.1810 назначен управляющим квартирмейстерской частью. В. стал одним из главных создателей русского Генерального штаба. При нем разработаны основные положения о штабной службе, о полевом управлении армией, создано депо карт иностранных государств, составлена карта России. В начале Отечественной войны 1812 находился при Александре 1. Его мнение стало одним из решающих при принятии императором решения об оставлении Дрисского лагеря. После оставления Москвы направлен к М.И. Кутузову для расследования обстоятельств сдачи столицы. Всент. - окт. 1812 находился при Кутузове. Командированный в Витебскую губернию, сформировал там отряд, с которым присоединился к ген. П.Х. Витгенштейну. Участвовал в боях у Студянки, при переправе франц. армии через Березину. В дек. 1812 назначен начальником Главного штаба действующей армии. Внес огромный вклад в планирование кампаний 1813-14 и 1815. За руководство войсками в Лютценском сражении произведен 20.8.1813 в генерал-лейтенанты. Смог переломить сопротивление австрийского командования, настояв на наступлении на Париж (1814). Участвовал в работе Венского конгресса. После высадки Наполеона во Франции (1815) В. было поручено командование всеми русскими войсками от Вислы до Рейна (около 225 тыс. чел.). С 12.12.1815 начальник Главного штаба Его Величества. В эти годы в его руках фактически сосредоточилось все руководство русской армией. 12.12.1817 произведен в генералы от инфантерии. 25.4.1823 из-за конфликта с А.А. Аракчеевым по поводу сметы Военного министерства подал в отставку и уехал за границу. В 1824 направлен на коронацию франц. короля Карла Х в качестве чрезвычай-ного посла. Будучи одним из ближайших к императору Александру 1 людей, постоянно сопровождал его в поездках: находился при императоре во время его кончины в Таганроге. С 22.8.1826 и до самой смерти занимал пост министра Императорского двора и уделов, заведующего Императорским кабинетом. 27.8.1837 генерал-инспектор запасных войск. 30.8.1839 назначен вечным шефом Белозерского (позже 13-го) пехотного полка. С 27.3.1842 канцлер Российских императорских и царских орденов. Его именем назван Белозерский пехотный полк. 

Использованы материалы книги: Залесский К.А. Наполеоновские войны 1799-1815. Биографический энциклопедический словарь, Москва, 2003

***

Разведка и контрразведка в лицах. Энциклопедический словарь российских спецслужб

ВОЛКОНСКИЙ Петр Михайлович
(1776-1852)
Один из руководителей квартирмейстерской (разведывательной) службы русской армии. Генерал-фельдмаршал. Князь. Участник Отечественной войны 1812 года (состоял при М. И. Кутузове) и заграничных походов 1813-1814 годов (начальник Главного штаба русской армии). Участвовал в работе Венского конгресса 1814-1815.  С 1821 года - член Госсовета. С 1826 по 1837 год - министр императорского двора и уделов при Николае I.

***

Военная разведка в России до 1917 г.

Существует мнение, что разведка - одна из старейших профессий на земле. В доказательство этого часто приводят цитаты из Ветхого завета или из шумерского эпоса о Гильгамеше. Во многом это утверждение правомерно. Действительно, слово "разведка" в своем изначальном смысле предполагает проведение какого-либо тайного обследования со специальной целью. Но гораздо важнее другое: то, что разведка - это необходимый механизм для решения важнейших государственных задач. Это доказано историей, это подтверждает и современность.
Говоря о России, надо отметить, что с момента образования Киевской Руси разведка была делом государственным и велась на двух уровнях - внешнеполитическими и военными ведомствами. Для сбора разведывательных сведений использовались русские подданные: послы и сотрудников посольств, направляемых для переговоров, с XVII века - члены постоянных миссий за границей, гонцы, торговые люди, представители духовенства, жители пограничных областей, крупные и мелкие воинские отряды, а также отдельные военнослужащие. Привлекались для ведения разведки и иностранцы, в том числе и проживающие на территории русского государства (купцы, церковнослужители, сотрудники зарубежных представительств, перебежчики и военнопленные).
В ХVI веке в России появляются первые органы центрального управления, организующие и ведущие разведку, благодаря чему осведомленность руководства государства о замыслах и намерениях противника возросла. По мере роста влияния России на международные дела возрастала и роль разведки. В 1654 г. по указу царя Алексея Михайловича основан Приказ тайных дел, где сосредотачивается управление разведкой. Петр I в воинском уставе 1716 г. впервые подводит законодательную и правовую базу под разведывательную работу.
Усиление военных действий в конце XVIII - начале ХIХ веков ставит перед разведкой новые задачи, а к ее ведению привлекаются все новые силы и средства. Это потребовало создания специального центрального органа разведки, особенно военной, который соединил бы в себе как добывающие, так и обрабатывающие функции агентурной стратегической и войсковой разведок. Решающим же толчком к организации постоянно действующего центрального органа российской военной разведки послужили кровопролитные войны, которые Россия с 1805 г. вела с наполеоновской Францией. На этом периоде истории российской военной разведки мы остановимся более подробно.
Поражение русских войск в компаниях 1805 и 1806-1807 гг. закончилось заключением 25 июня 1807 г. Тильзитского мира с Францией. Но подписание мирного договора, во многом ущемляющего русские интересы, вовсе не означало для России, что войны с французским императором больше не будет никогда. Это прекрасно понимал император Александр I и все русские государственные деятели. В связи с этим своевременное получение информации о политических и военных планах Наполеона приобрело первостепенное значение. Поэтому, когда генерал М.Барклай-де-Толли в 1810 г. стал военным министром и приступил к укреплению армии, он начал огромное внимание уделять организации военной стратегической разведки.
Большую роль в создании военной разведки в России сыграл генерал-адъютант князь П.М.Волконский, будущий начальник квартирмейстерской части Главного штаба русской армии. В 1807-1810 гг. он находился в заграничной командировке, по возвращении из которой представил отчет "О внутреннем устройстве французской армии генерального штаба". Находясь под влиянием этого отчета, Барклай-де-Толли поставил перед Александром I вопрос об организации постоянного органа стратегической военной разведки.
И первым таким органом стала Экспедиция секретных дел при военном министерстве, созданная по инициативе Барклая-де-Толли в январе 1810 г. В январе 1812 г. ее переименовали в Особенную канцелярию при военном министре. По его мнению, Экспедиция секретных дел должна была решать следующие задачи: ведение стратегической разведки (сбор стратегически важных секретных сведений за рубежом), оперативно-тактической разведки (сбор данных о войсках противника на границах России) и контрразведки (выявление и нейтрализация агентуры противника). Первыми руководителями военной разведки России поочередно становились три близких к военному министру человека: с 29 сентября 1810 г. - флигель-адъютант полковник А.В.Воейков, с 19 марта 1812 г. - полковник А.А.Закревский, с 10 января 1813 г. - полковник П.А.Чуйкевич.
В том же январе 1810 г. Барклай-де-Толли разговаривает с Александром I о необходимости организации стратегической военной разведки за границей и попросил разрешение направить в русские посольства специальных военных агентов, с тем чтобы собирать сведения "о числе войск, об устройстве, вооружении и духе их, о состоянии крепостей и запасов, способностях и достоинствах лучших генералов, а также о благосостоянии, характере и духе народа, о местоположении и произведениях земли, о внутренних источниках держав или средствах к продолжению войны и о разных выводах, предоставляемых к оборонительным и наступательным действиям". Эти военные агенты должны были находиться при дипломатических миссиях под видом адъютантов при послах-генералах или гражданских чиновников и служащих министерства иностранных дел.
Александр I согласился с предложениями Барклая де Толли, и для выполнения секретных поручений в зарубежные командировки были направлены следующие офицеры:
- полковник А.И.Чернышев (Париж);
- полковник Ф.В.Тейль фон Сераскеркен (Вена);
- полковник Р.Е.Ренни (Берлин);
- поручик Г.Ф.Орлов (Берлин);
- майор В.А.Прендель (Дрезден);
- поручик П.Х.Граббе (Мюнхен);
- поручик П.И.Брозин (Кассель, потом Мадрид).
Разведывательные задачи им надлежало выполнять тайно. Например, в инструкции майору Пренделю указывалось:
"... настоящее поручение ваше должно подлежать непроницаемой тайне, посему во всех действиях ваших вы должны быть скромны и осторожны. Главнейшая цель вашего тайного поручения должна состоять, чтобы ... приобрести точные статистические и физические познания о состоянии Саксонского королевства и Варшавского герцогства, обращая особое внимание на военное состояние ... а также сообщать о достоинствах и свойствах военных генералов".
Особо отличился на этом поприще полковник А.И.Чернышев, офицер Особенной канцелярии квартирмейстерской части Главного штаба. За короткий срок ему удалось создать во Франции сеть информаторов в правительственной и военной сферах и получать от них, часто за большое вознаграждение, интересующие Москву сведения. Так, 23 декабря 1810 г. он писал, что "Наполеон уже принял решение о войне против России, но пока что выигрывает время из-за неудовлетворительного положения его дел в Испании и Португалии".
Вот еще одно донесение Чернышева в Петербург, где он, давая характеристику маршалу Франции Даву, выказывает себя внимательным и умным наблюдателем:
"Даву, герцог Ауэрштадтский, князь Экмюльский. Маршал Империи, главнокомандующий войсками на севере Германии. Человек грубый и жестокий, ненавидимый всеми, кто окружает Императора Наполеона; усердный сторонник поляков, он большой враг России. В настоящее время это тот маршал, который имеет наибольшее влияние на Императора. Ему Наполеон более чем всем другим доверяет и которым он пользуется наиболее охотно, будучи уверен, что, каковы бы ни были его приказы, они будут всегда исполнены точно и буквально.
Не обнаруживая под огнем особо блестящей храбрости, он очень настойчив и упорен и, сверх того, умеет всех заставить повиноваться себе. Этот маршал имеет несчастье быть чрезвычайно близоруким".
Одним из информаторов Чернышева являлся работник военного министерства Франции М.Мишель. Он входил в группу сотрудников, которые раз в две недели составляли лично для Наполеона в единственном экземпляре сводку о численности и дислокации французских вооруженных сил. Копию этой сводки Мишель передавал Чернышеву, а тот отправлял ее в Петербург. К сожалению, деятельность Чернышева в Париже закончилась в 1811 г. В тот момент, когда он находился в Петербурге, французская полиция обнаружила при негласном обыске его парижского дома записку М.Мишеля. В результате Чернышева обвинили в шпионаже, и он не смог вернуться во Францию, а Мишеля приговорили к смертной казни.
Еще одним ценным русским агентом во Франции был, как это не покажется удивительным, князь Шарль-Морис Талейран, бывший министр иностранных дел Наполеона. В сентябре 1808 г. во время эрфуртского свидания Александра I и Наполеона он сам предложил свои услуги русскому императору. Первоначально Александр недоверчиво относился к словам Талейрана, но после конфиденциальной встречи его подозрения рассеялись. За огромное по тем временам вознаграждение Талейран сообщал о состоянии французской армии, давал советы относительно укрепления российской финансовой системы и т.д. А в декабре 1810 г. он написал Александру I, что Наполеон готовится к нападению на Россию и даже назвал конкретную дату - апрель 1812 г.
Но несмотря на то, что переписка Талейрана с Александром велась с соблюдением всех правил конспирации, к началу 1809 г. у Наполеона появились подозрения в двойной игре Талейрана. В январе Наполеон неожиданно передал командование испанскими армиями маршалам, а сам возвратился в Париж. 28 января 1809 г. произошла знаменитая сцена, многократно приводившаяся в мемуарной литературе. Император в буквальном смысле набросился на Талейрана со словами:
"Вы вор, мерзавец, бесчестный человек! Вы не верите в бога, вы всю вашу жизнь нарушали все ваши обязательства, вы всех обманывали, всех предавали, для вас нет ничего святого, вы бы продали вашего родного отца!.. Почему я вас еще не повесил на решетке Карусельской площади? Но есть, есть еще для этого достаточно времени! Вы - грязь в шелковых чулках! Грязь! Грязь!..".
Однако, у Наполеона не было конкретных доказательств предательства Талейрана, гроза прошла стороной, и Талейран до самого начала войны передавал в Россию важную информацию.
Большое внимание уделял Барклай-де-Толли и агентурной разведке, которую вели своими силами командующие полевыми армиями и командиры корпусов. 27 января 1812 г. Александр I подписал три секретных дополнения к "Учреждению для управления Большой действующей армией": "Образование высшей воинской полиции", "Инструкция директору высшей воинской полиции" и "Инструкция Начальнику Главного штаба по управлению высшей воинской полицией". Эти документы вобрали в себя представления Барклая-де-Толли и его окружения о подходах к организации и ведению военной разведки и контрразведки накануне и во время боевых действий. В них особенное внимание обращается на ведение агентурной разведки. Так, в дополнении об "Образовании высшей воинской полиции" говорилось об постоянном использовании агентуры (п.13 "О лазутчиках"):
"1. Лазутчики на постоянном жалованье. Они ... рассылаются в нужных случаях, под разными видами и в различных одеяниях. Они должны быть люди расторопные, хитрые и опытные. Их обязанность есть приносить сведения, за коими они отправляются, и набирать лазутчиков второго рода и разносчиков переписки.
2. Лазутчики второго рода должны быть предпочтительно обывателями нейтральных и неприятельских земель разных состояний, и в числе оных дезертиры. Они приносят сведения по требованию и по большей части местныя. Они получают особенную плату за каждое известие, по мере его важности".
Там же давалась классификация агентов, чья задача заключалась "в собирании сведений о неприятельской армии и занимаемой ею земли:
- 1-е в земле союзной;
- 2-е в земле нейтральной;
- 3-е в земле неприятельской."
При этом делались следующие разъяснения:
"- Агенты в земле союзной могут быть чиновники гражданские и военные той земли или от армии посланные.
- Агенты в земле нейтральной могут быть нейтральные подданные, имеющие знакомства и связи, и по оным, или за деньги снабжаемые аттестатами, паспортами и маршрутами, для переездов нужными. Они могут быть равным образом бургомистры, инспекторы таможен и проч.
- Агенты в земле неприятельской могут быть лазутчики, в оную отправляемые и постоянно там остающиеся, или монахи, продавцы, публичные девки, лекари и писцы, или мелкие чиновники, в неприятельской службе находящиеся".
А в дополнении к "Инструкции Начальнику Главного штаба по управлению высшей воинской полицией" было и такое положение:
"В случае совершенной невозможности иметь известие о неприятеле в важных и решительных обстоятельствах должно иметь прибежище к принужденному шпионству. Оно состоит в склонении обещанием наград и даже угрозами местных жителей к проходу через места, неприятелем занимаемыя".
Это положение появилось не случайно. Объяснение ему можно найти в письме де Лезера, занимавшегося организацией агентурной разведки на западной границе, Барклаю-де-Толли от 6 декабря 1811 г.:
"Крайняя осмотрительность, - пишет де Лезер, - которая проявляется жителями Герцогства (Варшавского княжества. - Прим. авт.) по отношению к путешественникам, создает для нас большие трудности по заведению агентов и шпионов, способных принести пользу".
Но невзирая на все трудности, агентурная разведка в войсках перед началом войны велась достаточно активно и приносила много информации. Свидетельство тому докладная записка командующего 2-й Западной армией князя Багратиона Барклаю-де-Толли. Вот выдержка из нее:
"А как я намерен в сомнительные места для тайного разведывания делать посылки под иным каким предлогом достойных доверенности и надежных людей, то для свободного проезда за границу не угодно ли будет Вашему Высокопревосходительству прислать ко мне несколько бланков пашпортов за подписанием господина канцлера, дабы ... удалить могущее пасть подозрение".
Что касается войсковой разведки, то ведение ее практически не подверглось изменению. В основном она проводилась по старинке - конными разъездами. "Инструкция Начальнику Главного штаба по управлению высшей воинской полицией" предписывала вести войсковую разведку следующим образом:
"Вооруженное шпионство производится следующим образом. Командующий отряжает разные партии козаков ... команды сии поручает он самым отважным офицерам и дает каждому расторопного лазутчика, который бы знал местное положение ...".
Следует сказать несколько слов и о контрразведывательных операциях, проводимых в России накануне войны 1812 г. В архивных документах есть сведения, что в период с 1810 по 1812 г. на территории Российской империи было задержано и обезврежено 39 военных и гражданских лиц, работавших на иностранные спецслужбы.
В результате принятых русским командованием мер к лету 1812 г., несмотря на сложные оперативные условия, разведка смогла достичь неплохих результатов. Так, ей удалось узнать точное время предполагаемого наступления французских войск, их численность, места дислокации основных подразделений, а также установить командиров армейских подразделений и дать им характеристики. Кроме того, она наладила агентурные связи на территориях, контролируемых неприятелем. Но, что следует отметить особо, данные, полученные разведкой, к сожалению, не оказали существенного влияния на выработку плана ведения военных действий. Оборонительный план Фуля, по которому стратегическая инициатива уступалась противнику, не только не соответствовал реальной обстановке, но и полностью игнорировал данные разведки.
Разумеется, это отразилось на первом этапе боевых действий и привело к тому, что для русского командования начало военных действий в оперативно-тактическом плане стало внезапным. Так, в Вильно, где находился Александр I, о переправе Наполеона через Неман узнали только спустя сутки от генерала В.В.Орлова-Денисова, чей полк находился на самой границе. Внезапность французского наступления внесла некоторую дезорганизацию в работу русского командования и сказалась на управлении разведкой. В дневнике Н.Д.Дурново, состоявшего в начале 1812 г. в свите начальника квартирмейстерской части Главного штаба П.М.Волконского, есть следующие записи, датированные 27 и 28 июня:
"27. ... Главная квартира его величества осталась в Янчинах, Барклая-де-Толли - в Дворчанах, в двух верстах от нашей. Не было никаких известий о движении неприятеля. Одни предполагают, что он направился на Ригу, другие - что на Минск; я придерживаюсь последнего мнения ...
28. Весь день прошел за работой. Нет никаких сведений о французах. Наши аванпосты проделали двадцать верст от своих позиций, не встретив ни одного неприятеля. Евреи предполагают, что Минск занят самим Наполеоном".
Но вскоре растерянность прошла, и в командование русской армии начала регулярно поступать информация от разведки. В течение всей войны командование уделяло разведке огромное внимание, понимая всю важность получения своевременных и точных данных о противнике. Свидетельство тому, например, предписание Кутузова генералу Платову от 19 октября 1812 г.:
"При нынешних обстоятельствах мне непременно нужно, чтоб Ваше высокопревосходительство доставляли как можно чаще сведения о неприятеле, ибо, не имея скорых и верных известий, армия сделала один марш совсем не в том направлении, как бы ей надлежало, отчего весьма вредные следствия произойти могут".
Из всех видов разведки наиболее трудным оказался сбор сведений с помощью агентуры, особенно в районе деятельности 3-й Западной армии генерала А.Тормасова. Связано это было с неприязненным отношением местного населения к русским и отсутствием достаточных денежных средств. Вот что пишет по этому поводу в своем "Журнале" генерал В.В.Вяземский, командовавший дивизией в 3-й Западной армии:
"30-го (августа). Мы по сю пору еще не знаем, где неприятельские корпусы расположены и какое их намерение, - мало денег, нет верных шпионов. Обыватели преданы им, жиды боятся виселицы".
Однако на исконных русских землях, особенно после того, как французы заняли Москву, агентурная разведка действовала плодотворно и добывала важные сведения. Вот один из примеров. Купец Жданов не успел выехать из Москвы и был взят в плен французами. В штабе маршала Даву ему предложили проникнуть в расположение главной русской армии и собрать нужные французам сведения, за что ему обещали большое вознаграждение. Жданов "согласился". Получив от французов список с интересующими их вопросами и оказавшись в расположении русских войск, он немедленно потребовал доставить его к генералу Милорадовичу и подробно рассказал ему о полученном от неприятеля задании и его положении в Москве. Кутузов, оценив его патриотический поступок, принял Жданова и наградил его медалью, а генерал Коновницын 2 сентября выдал ему такое свидетельство:
"Московский третьей гильдии купец Петр Жданов, подвизаем будучи ревностью и усердием к своему Отечеству, несмотря ни на какие лестные предложения со стороны французов, наклонявших его к шпионству, оставил дом, жену и детей, явился в главную квартиру и доставил весьма важные сведения о состоянии и положении неприятельской армии. Такой его патриотический поступок заслуживает признательности и уважения всех истинных сынов России".
Не утратила своего значения агентурная разведка и в период перехода русской армии в контрнаступление. Вот что пишет об этом А.Ермолов, бывший во время войны 1812 г. начальником штаба 1-й, а потом и главной армии:
"Фельдмаршалу докладывал я, что из собранных от окрестных поселян показаний, потвержденных из Смоленска выходящими жителями, граф Остерман доносит, что тому более уже суток, как Наполеон выступил с своей гвардией на Красный. Не могло быть более приятного известия фельдмаршалу ...".
Наряду с агентурной разведкой использовались и играли большую роль опрос пленных и перехват корреспонденции противника. Данные методы ведения разведки применялись постоянно. Так, в период отступления русской армии перед Смоленским сражением таким образом были добыты важные данные. Генерал Ермолов описывает этот случай так:
"Атаман Платов, подкрепленный авангардом графа Палена, встретил при селении Лешне сильный отряд французской конницы, разбил его и преследовал до Рудни. В плен взято: один израненный полковник, несколько офицеров и 500 нижних чинов. Полковник сообщил, что о приближении нашем они не имели известия и на то особенных распоряжений не сделано, равномерно и в других корпусах никаких движений не происходит. Из взятых бумаг в квартире командовавшего генерала Себастиани видно было распоряжение для передовых постов и наставление генералам, кто из них, для которой части войск и с какими силами должен служить подкреплением для сохранения общей связи".
Еще одним примером получения ценной информации при опросе пленных может служить рапорт Кутузова Александру I от 29 августа, написанный после Бородинского сражения. В нем Кутузов на основании сообщенных пленными сведениях делает выводы о потерях французской армии:
"... Пленные показывают, однако же, что неприятельская потеря чрезвычайно велика. Кроме дивизионного генерала Бонами, который взят в плен, есть и другие убитые, между прочим Давуст ранен ...
P.S. Некоторые пленные уверяют, что общее мнение во французской армии, что они потеряли ранеными и убитыми сорок тысяч".
Большую пользу приносил и перехват корреспонденции и документов противника. Так, отряд полковника Кудашева в день Тарутинского боя 5 октября захватил предписание маршала Бретье одному французскому генералу об отправлении всех тяжестей на Можайскую дорогу. Это позволило Кутузову принять правильное решение об отказе от преследования разбитого авангарда неприятеля под командованием Мюрата и сосредоточить основные силы на Калужской дороге, закрыв тем самым путь французам на юг. Еще одной иллюстрацией важности перехвата неприятельской корреспонденции для принятия русским командованием важных решений служит письмо Кутузова командующему 3-й армии адмиралу П.Чичагову от 30 октября:
"Господин адмирал!
Для большей уверенности посылаю еще раз вашему превосходительству достоверные подробности, подчерпнутые из переписки, вплоть до писем самого Наполеона, - копии с которых я вам уже отослал. Из этих выдержек Вы увидите, господин адмирал, как в действительности ничтожны те средства, коими располагает противник в своем тылу в части продовольствия и обмундирования ...".
По-прежнему важнейшую роль в ходе боевых действий играла войсковая разведка, проводимая с помощью разъездов и партий казаков. Специально останавливаться на этом виде разведки нет необходимости. Думается, что важность его будет видна из донесения Кутузова Александру I от 23 августа:
"... Касательно неприятеля, примерно уже несколько дней, что он стал чрезвычайно осторожен, и когда трогается вперед, то сие, так сказать, ощупью. Вчерашнего дня посланной от меня полковник князь Кудашев заставил с 200 казаков всю конницу Давустова корпуса и короля неаполитанского несколько часов сидеть на лошадях неподвижно. Вчера неприятель ни шагу вперед движения не сделал. Сегодня казачьи наши форпосты от меня в 30-ти верстах дороги наблюдают весьма рачительно ...".
Для ведения разведки и сбора сведений о неприятеле использовались все возможности. Например, во французскую армию посылались парламентеры. Один из них - поручик Орлов, - вернувшись назад, подробно описал все им виденное. На основании его донесения Кутузов составил следующий рапорт от 19 августа Александру I о численности французской армии:
"Кавалергардского полка поручик Орлов, посланный парламентером до прибытия моего к армиям главнокомандующим 1-ю Западною армиею для узнания о взятом в плен генерал-майоре Тучкове, после 9-ти дневного содержания его у неприятеля донес мне при возвращении вчерашнего числа довольно подробные сведения. При встрече его неприятельским аванпостом по Смоленской дороге у деревни Коровино он застал короля неаполитанского со всею его кавалерией, которую полагает он около 20000. В недалеком от него расстоянии фельдмаршала Давуста корпус, состоящий из 5 дивизий, имянно из дивизии Моран, дивизии Фриан, дивизии Годен, который при сражении у Заболотье ранен и умер, дивизии Дессек и дивизии Компанс, силы которого корпуса полагает он около 50000. Потом за оным в расстоянии 45-ти верст при деревне Заболотье корпус маршала Нея, составленный из 3-х дивизий, из дивизии Ледрю, дивизии Разу и дивизии виртембергских войск, состоящих под командую виртембергского принца наследного. Корпус сей он полагает около 20000.
Потом в Смоленске он нашел императора Наполеона с его гвардией, в силах около 30000 и 5-й корпус, составленный из поляков, около 15000, который корпус составлен из дивизий генерала Зайончека и генерала Князевича, следуемые по дороге, где отступала 2-я Западная армия, по которой он, Орлов, будучи возвращен, не нашел более никого, а слышал только он от французских офицеров, что на левом неприятельском фланге по направлению к Сычевке следуют корпусы фельдмаршала Жюно и Мортье под командою вице-короля итальянского, не более оба как в 30000, что и составило бы 165000.
Но по расспросам, деланным нашими офицерами по квартирмейстерской части от пленных, полагаю я донесение Орлова несколько увеличенным.
Генерал от инфантерии князь Г(оленищев) Кутузов".
Впрочем, рассказ о разведывательных операциях русской армии в 1812 г. не был бы полным без упоминания о сборе сведений о неприятеле при помощи партизанских отрядов, основная задача деятельности которых была сформулирована Кутузовым следующим образом:
"Поелику ныне осеннее время наступает, через что движения большою армией делаются совершенно затруднительными, то и решился я, избегая генерального боя, вести малую войну, ибо раздельные силы неприятеля и оплошность его подают мне более способов истреблять его, и для того, находясь ныне в 50 верстах от Москвы с главными силами, отдаю от себя немаловажные части в направлении к Можайску, Вязьме и Смоленску".
Армейские партизанские отряды создавались преимущественно из казачьих войск и были неодинаковыми по своей численности: от 50 до 500 человек. Перед ними ставились следующие задачи: уничтожать в тылу противника его живую силу, наносить удары по гарнизонам, подходящим резервам, выводить из строя транспорты, лишать противника продовольствия и фуража, следить за передвижением неприятельских войск и доносить об этом в Главный штаб русской армии. О последнем направлении деятельности партизан небезызвестный Д.В.Давыдов пишет следующим образом:
"Партизанская война имеет влияние и на главные операции неприятельской армии. Перемещение ее в течение кампании по стратегическим видам долженствует встретить необоримые затруднения, когда первый и каждый шаг ее может быть немедленно быть известен противному полководцу посредством партий (партизанских - Прим. авт.)".
Первым армейским партизанским отрядом был отряд подполковника Д.В.Давыдова, отправленный в тыл французской армии сразу после Бородинского сражения. А после занятия французами Москвы такая практика стала постоянной. Об этом вполне конкретно говорит в своих воспоминаниях генерал А.Ермолов:
"Вскоре по оставлении Москвы докладывал я князю Кутузову, что артиллерии капитан Фигнер предлагал доставить сведения о состоянии французской армии в Москве и буде есть какие чрезвычайные приуготовления в войсках; князь дал полное соизволение ...
Князь Кутузов был весьма доволен первыми успехами партизанских его действий, нашел полезным умножить число партизан, и вторым после Фигнера назначен гвардейской конной артиллерии капитан Сеславин, и после него вскоре гвардии полковник князь Кудашев".
И действительно, командиры партизанских отрядов регулярно информировали главный штаб русской армии о передвижении французских войск и их численности. Так, в одном из донесений Фигнер сообщал дежурному генералу штаба главной армии Коновницыну:
"Вчера я узнал, что Вы беспокоитесь узнать о силе и движениях неприятеля. Чего ради вчера же был у французов один, а сегодня посещал их вооруженною рукою, после чего опять имел с ними переговоры. О всем случившемся посланный мною к Вам ротмистр Алексеев лучше расскажет, ибо я боюсь расхвастаться".
Важность и необходимость войсковой партизанской разведки наиболее полно проявилась в начале отступления французской армии из Москвы, когда Наполеон принял решение наступать на южные, не затронутые войной губернии России. Эпизод, когда 11 октября Кутузов получил от Сеславина точные данные о движении главных сил французов на Малоярославец, приводится в каждой работе, посвященной войне 1812 г. Пересказывать его нет смысла. Достаточно будет привести выдержку из рапорта Кутузова Александру I о сражении при Малоярославце:
"... Партизан полковник Сеславин действительно открыл движение Наполеона, стремящегося со всеми его силами по сей дороге (Калужской. - Прим. авт.) к Боровску. Сие то побудило меня, не теряя времени, 11-го числа октября пополудни со всею армиею выступить и сделать форсированный фланговый марш к Малоярославцу ...
Сей день есть один из знаменитейших в сию кровопролитную войну, ибо потерянное сражение при Малоярославце повлекло бы за собой пагубнейшее следствие и открыло бы путь неприятелю через хлебороднейшие наши провинции".
Еще одним видом деятельности партизанских отрядов стал захват французских курьеров. При этом не только добывались важные сведения разведывательного характера, но самое главное - нарушалось управление в неприятельских войсках. Правда, некоторые французские участники войны 1812 г., в том числе и сам Наполеон, утверждали, что "ни одна эстафета не была перехвачена". Это убедительно опроверг Д.В.Давыдов, приведя большое количество конкретных доказательств обратного. Вот только часть из них:
"В рапорте фельдмаршала к государю императору, от 22-го сентября (4-го октября), сказано: "Сентября 11/23 генерал-майор Дорохов, продолжая действия со своим отрядом, доставил перехваченную им у неприятеля почту в двух запечатанных ящиках, а третий ящик - с ограбленными церковными вещами; 12/24 сентября поймано его отрядом на Можайской дороге два курьера с депешами", и прочее.
В рапорте генерала Винценгероде к государю императору из города Клина, от 3/15 октября, сказано: "На сих днях сим последним полковником (Чернозубовым) взяты два французских курьера, ехавшие из Москвы с депешами".
Фельдмаршал доносит также государю императору, от 1/13 октября, о взятии 24-го сентября (6 октября) курьера близь Вереи подполковником Вадбольским".
Поэтому мы не преувеличим, если скажем, что разведывательные операции партизанских отрядов существенно дополняли обычные войсковые разведывательные операции: агентурную разведку, разведку, проводимую разъездами и партиями казаков, опрос пленных и перехват курьеров. А в некоторых случаях информация, добываемая партизанами, оказывала решающее влияние на принятие оперативных решений (донесение Сеславина 11 октября).
Заканчивая разговор о деятельности молодой российской военной разведки в Отечественной войне 1812 г., отметим, что опыт проведения разведывательных операций русское командование учло и с успехом применяло в заграничных походах русской армии 1813-1814 гг. А опыт ведения партизанской войны, в том числе и разведки, был собран Д.В.Давыдовым в его книге "1812 г.". Что касается влияния данных, получаемых разведкой, на ход военных действий в войне 1812 г., то оно достаточно велико. Если откинуть первоначальный период, когда при составлении плана обороны они были проигнорированы, все последующее время разведывательная информация играла чрезвычайно важную роль в принятии русским командованием всех ответственных оперативных и стратегических решений.
После окончания наполеоновских войн и перехода русской армии к штатам мирного времени прошла очередная реорганизация военного министерства. В частности, был создан Главный штаб, в состав которого и вошло военное министерство.
Что касается военной разведки, то Особенная канцелярия при военном министре в 1815 г. была распущена, а ее функции были переданы в первое отделение Управления генерал-квартирмейстера Главного штаба. Однако, по сути, оно являлось обрабатывающим органом военной разведки, который получал сведения в основном от министерства иностранных дел. Впрочем, руководство первого отделения делало попытки командировать за границу и своих офицеров. Так, в русское посольство в Париже направили полковника М.П.Бутурлина, в посольство в Баварии - поручика Вильбоа, нескольких офицеров под прикрытием различных дипломатических миссий отправили в Хиву и Бухару.
В 1836 г. после очередной реорганизации в составе военного министерства был образован департамент генерального штаба, состоящий из трех отделений. При этом разведывательные функции возлагались на Второе (военно-ученое) отделение департамента генерального штаба. Однако это отделение по-прежнему занималось только обработкой поступающей из министерства иностранных дел информации.
Поражение России в Крымской войне заставило руководство военного министерства обратить самое пристальное внимание на разведку. И уже 10 июля 1856 г. Александр II утвердил первую инструкцию о работе военных агентов. В ней указывалось, что "каждому агенту вменяется в обязанность приобретать наивозможно точные и положительные сведения о нижеследующих предметах:
1) О числе, составе, устройстве и расположении как сухопутных, так и морских сил.
2) О способах правительства к пополнению и умножению вооруженных сил своих и к снабжению войск и флота оружием и другими военными потребностями.
3) О различных передвижениях войск, как приведенных уже в исполнение, так и предполагаемых, стараясь по мере возможности проникнуть в истинную цель сих передвижений.
4) О нынешнем состоянии крепостей, предпринимаемых новых фортификационных работах для укрепления берегов и других пунктов.
5) Об опытах правительства над изобретениями и усовершенствованиями оружия и других военных потребностей, имеющих влияние на военное искусство.
6) О лагерных сборах войск и о маневрах.
7) О духе войск и образе мыслей офицеров и высших чинов.
8) О состоянии различных частей военного управления, как то: артиллерийского, инженерного, комиссариатского, провиантского со всеми их отраслями.
9) О всех замечательных преобразованиях в войсках и изменениях в воинских уставах, вооружении и обмундировании.
10) О новейших сочинениях, касающихся до военных наук, а также о картах-планах издаваемых, в особенности тех местностей, о которых сведения могут быть нам полезны.
11) О состоянии военно-учебных заведений, в отношении устройства их, методов преподавания наук и господствующего духа в этих заведениях.
12) Об устройстве генерального штаба и о степени познаний офицеров, оный составляющих.
(Статья эта для агента, посылаемого в Турцию, где не устроен еще генеральный штаб, заменена следующим пунктом: "О лицах, составляющих военное управление Турции, степени их познаний, способности каждого и доверенности к нему правительства и подчиненных лиц".)
13) О способах к передвижению войск по железным дорогам, с возможными подробностями о числе войск и времени окончании ими передвижения между данными пунктами.
14) Об улучшениях военной администрации вообще для скорейшего исполнения письменных дел и сокращения времени в передаче приказаний.
15) Все означенные сведения собирать с самою строгою осторожностью и осмотрительностью и тщательно избегать всего, что бы могло навлечь на агента малейшее подозрения местного правительства.
16) Каждому агенту состоять в полной зависимости и подчиненности от начальника миссии, при коем находится. Без его разрешения ничего особенного не предпринимать, испрашивать наставлений и руководствоваться ими в точности. Собранные сведения, в особенности кои могут быть в связи с политическими отношениями, прежде отправления их к военному министру предварительно докладывать начальнику миссии и в случае экстренно необходимых расходов испрашивать от него пособия".
Условно сотрудников военной разведки в то время можно разделить на следующие категории: генерал-квартирмейстеры и офицеры генерал-квартирмейстерской части (Генерального штаба) военного министерства, генерал-квартирмейстеры и находящиеся в их распоряжении офицеры военных округов, гласные и негласные военные агенты за рубежом, конфиденты, агенты-ходоки. К последним следует отнести офицеров Генерального штаба, отправляемых с секретной миссией за границу, и лазутчиков, засылаемых в тыл к противнику во время войны. Если же говорить более конкретно, то в 1856 г. за границу были направлены: в Париж - флигель-адъютант полковник П.П.Альбединский, в Лондон - флигель-адъютант полковник Н.П.Игнатьев, в Вену - полковник барон Ф.Ф. фон Торнау, в Константинополь - штабс-капитан Франкини. Одновременно с ними в Италии сбором военных сведений занимался полномочный представитель России в Турине генерал-майор граф Стакельберг (до этого находился в Вене) и представитель России в Неаполе полковник В.Г.Гасфорт.
Однако полноценные централизованные органы военной разведки появились в России только в сентябре 1863 г., когда император Александр II в виде опыта на два года утвердил Положение и Штаты Главного управления Генерального штаба (ГУГШ). Разведывательные функции в ГУГШ были возложены на 2-е (азиатское) и 3-е (военно-ученое) отделения, которые подчинялись вице-директору по части Генерального штаба. При этом военно-ученое отделение занималось сбором военной и военно-технической информации об иностранных государствах, руководством военными агентами за границей и военно-учеными экспедициями, направляемыми для сбора сведений в приграничные районы России и прилегающих к ним стран и т.д. Что же касается азиатского отделения, то оно выполняло те же задачи, но в граничащих с Россией странах Азии. По штатам в военно-ученом отделении предусматривалось 14 сотрудников, а в азиатском - 8. Таким образом, впервые с 1815 г. была сделана попытка восстановить военную разведку.
Введенная на два года в виде эксперимента новая структура военной разведки в целом себя оправдала. Поэтому в 1865 г. во время очередной реорганизации военного министерства ее сохранили. 3-е отделение переименовали в 7-е военно-ученое отделение Главного штаба, а его руководителем назначили полковника Ф.А.Фельдмана. Сохранилось и 2-е азиатское отделение, получившее название "Азиатская часть". Продолжали свою работу и зарубежные военные агенты военно-ученого отделения, более того, их число увеличилось. Так, в Париже находился флигель-адъютант полковник Витгенштейн, в Вене - генерал-майор барон Торнау, в Берлине - генерал-адъютант граф Н.В.Адлерберг 3-й, во Флоренции - генерал-майор Гасфорт, в Лондоне - полковник Новицкий, в Константинополе - полковник Франкини.
В январе 1867 г. 7-е военно-ученое отделение Главного штаба перешло в состав Совещательного комитета, который был образован для руководства "ученой" и топографической деятельностью. А 30 марта 1867 г. Совещательный комитет преобразовали в Военно-ученый комитет Главного штаба, в нем на базе 7-го отделения создали канцелярию. Именно канцелярия Военно-ученого комитета вплоть до 1903 г. являлась центральным органом российской военной разведки. Первым ее руководителем стал генерал Н.Обручев, правая рука военного министра Милютина, а после него - генералы Ф.А.Фельдман (с 1881 по 1896 г.), В.У.Соллогуб (с 1896 по 1900 г.) и В.П.Целебровский (с 1900 по 1903 г.). Что касается Азиатской части, то она осталась самостоятельным подразделением Главного Штаба, хотя и была в 1869 г. переименована в Азиатское делопроизводство. Состояло Азиатское производство из заведующего, полковника А.П.Проценко, и его помощника.
Серьезным испытанием для российской военной разведки явилась русско-турецкая война 1877-1878 гг. Накануне и во время боевых действий разведка по-прежнему находилась в ведении командиров соединений и частей, начиная с командующего армией. Ее проводили специально подготовленные сотрудники. Перед самым началом русско-турецкой войны общее руководство агентурной разведки в Турции и на Балканах было возложено на полковника Генерального штаба П.Д.Паренсова, офицера "по особым поручениям", признанного специалиста разведывательного дела.
Так как основная тяжесть предстоящих боевых действий должна была лечь на сосредоточенную в Бессарабии мощную группировку российской армии под командованием великого князя Николая Николаевича, ее штаб нуждался в свежих оперативных данных о турецких войсках, расположенных на территории Болгарии и Румынии. Поэтому главнокомандующий лично поставил перед Паренсовым задачу: ехать в Бухарест и организовать сбор сведений о турках.
В середине декабря 1876 г. Паренсов под именем Пауля Паульсона уезжает из Кишинева в Бухарест, где появляется как родственник российского консула барона Стюарта. В короткий срок он наладил необходимые связи, создал активную агентурную сеть и собрал вокруг себя преданных людей из числа местных жителей. Так, наблюдение за перемещениями судов по Дунаю взяли под свой контроль скопческий староста Матюшев и воевода Вельк.
Большую помощь (причем бесплатную) оказал Паренсову болгарский патриот банкир и хлеботорговец Евлогий Георгиев, который имел торговых агентов и склады во многих городах Болгарии, интересовавших русское командование, что давало Паренсову возможность пользоваться готовой и достаточно надежной агентурой. Благодаря Евлогию он приобрел ценного помощника Григория Начовича. Образованный человек, владевший французским, немецким, румынским языками и прилично понимающий русский, он имел большие связи по обе стороны Дуная, был необычайно изобретателен в способах добывания информации. Начович помогал русской разведке как истинный патриот своего отечества - за все время работы он ни разу не принял от русского командования денежного вознаграждения.
В течение всей зимы 1876-1877 гг. резидентура полковника Паренсова доставляла исчерпывающие сведения о количестве турецких войск, их передвижениях в придунайской Болгарии, кораблях и минных заграждениях на Дунае, состоянии укреплений, продовольственных запасах. Так, например, русское командование заблаговременно было извещено о прибытии подкрепления из Египета.
С началом боевых действий потребовались новые точные оперативные сведения о неприятеле. Поэтому Паренсов и его ближайшие помощники, в частности полковник Н.Д.Артамонов, стали активно использовать агентов-ходоков. Одним из них стал Константин Николаевич Фаврикодоров, грек по происхождению, который не был новичком в военном деле. Фаврикадоров участвовал в Крымской войне 1853-1856 гг., храбро сражаясь на бастионах Севастополя как волонтер Греческого легиона, и получил награды - Георгиевский крест 4-го класса и серебряную медаль. Внешне похожий на турка, к тому же владевший турецким языком, он идеально подходил для роли разведчика.
26 июня 1877 г. полковник Генерального штаба Артамонов посылает Фаврикодорова под именем турецкого подданного Хасана Демершиоглу из города Систова в глубокий разведывательный рейд по тылам турецкой армии - города Видин и Плевну. Оттуда ему следовало отправиться на юго-восток, чтобы выяснить количество турецких войск, сосредоточенных в Румелии, а также в крепостях Шумле и Варне.
Фаврикодоров отлично справился с поставленной перед ним задачей. Он побывал в Плевне, крепости Шумле, Варне, Андрианополе, Филиппополе (Пловдиве), собрал большое количество ценных сведений о турецкой армии и, вернувшись в Главную квартиру русской армии, передал их Артамонову. И это был не единственный рейд отважного разведчика. Впоследствии он еще неоднократно направлялся в тыл турецкой армии и каждый раз добывал чрезвычайно ценные разведывательные сведения.
Итоги работы Паренсова, Артамонова, Фаврикодорова и многих других офицеров русской разведки в годы русско-турецкой войны 1877-1878 гг. в целом отражены в оценке, данной в 1880 г. управляющим Военно-ученым комитетом, будущим начальником Главного штаба генерал-адъютантом Н.Обручевым: "Никогда данные о турецкой армии не были столь тщательно и подробно разработаны, как перед минувшею войною: до местонахождения каждого батальона, каждого эскадрона, каждой батареи ...".
Однако, несмотря на столь хвалебное утверждение Обручева, русско-турецкая война вскрыла и ряд недостатков в российской военной разведке, что послужило причиной очередной реорганизации ее центрального аппарата. В декабре 1879 г. утверждается новый штат канцелярии Военно-ученого комитета в составе управляющего делами, пяти старших и девяти младших делопроизводителей с четким разграничением функций каждого из них. Штаты Азиатского делопроизводства в 1886 г. увеличили с двух до пяти человек. А в середине 1890-х годов оно состояло уже из трех делопроизводств. Первые два отвечали за работу азиатских военных округов, а третье занималось непосредственно разведкой за рубежом. Всего же к концу XIX века Россия располагала военными агентами в 18 мировых столицах, а также морскими агентами в десяти странах.
В июле 1900 г. началась очередная реорганизация военной разведки. В составе Главного штаба учреждается генерал-квартирмейстерская часть, в состав которой включили оперативное и статистическое отделения. При этом на статистическое отделение были возложены функции Азиатского делопроизводства, а именно ведение разведки в Китае, Корее, Японии и других азиатских странах. А полгода спустя, в декабре 1900 г., генерал-квартирмейстерской части передали и канцелярию Военно-ученого комитета.
В апреле 1903 г. объявили новые штаты Главного штаба. Согласно им, вместо канцелярии Военно-ученого комитета ведение разведки возлагалось на 7-е (военная статистика иностранных государств) отделение 1-го (Военно-статистического) отдела Управления 2-го генерал-квартирмейстера Главного штаба. Состояло 7-е отделение из начальника, 8 столоначальников и такого же числа их помощников. Практически сразу же негласно внутри 7-го отделения выделяется добывающая часть, получившая название Особое делопроизводство, в котором работало два офицера. Однако в 7-м отделении по-прежнему не были разделены добывающие и обрабатывающие функции разведки и не велась работа по руководству разведкой военных округов. Начальником 7-го отделения в 1903 г. назначили генерала Целебровского, до этого руководившего Военно-ученым комитетом Главного штаба. Он возглавлял военную разведку до 1905 г., когда его сменил генерал Н.С.Ермолов, занимавший этот пост до 1906 г.
Поражение России в войне с Японией вскрыло существенные недостатки в организации военной разведки. Война 1904-1905 гг. наглядно показала необходимость не только непрерывной войсковой разведки в период боевых действий, но и постоянного агентурного наблюдения за вероятными противниками, чему, по мнению большинства офицеров-разведчиков, не уделялось должного внимания.
Поэтому военные реформы, которые начали проводить в 1906 г., заставили офицеров-разведчиков приступить к коренной реорганизации своей службы. Осенью 1906 г. в ГУГШ поступили докладные записки нескольких офицеров разведывательного отделения с конкретными предложениями по перестройке деятельности разведорганов. По их мнению, разведкой следовало заниматься штабам приграничных округов под руководством ГУГШ, которое создавало агентурную сеть в важнейших центрах предполагаемых противников, тогда как штабы округов - в приграничных районах прилегающих государств. Еще одним важным звеном в выявлении сил вероятных противников России они считали секретные командировки офицеров Генерального штаба для рекогносцировки путей сообщения и укрепленных районов в приграничной полосе.
В результате в апреле 1906 г. утверждается новая структура ГУГШ. Она впервые официально закрепила разделение добывающей и обрабатывающей функций военной разведки. Добывающие функции были теперь сосредоточены в 5-м (разведывательном) делопроизводстве части 1-го обер-квартирмейстера Управления генерал-квартирмейстера ГУГШ. Оно состояло из одного делопроизводителя и двух его помощников, один из которых отвечал за восточное, а другой - за западное направление разведки. Первым делопроизводителем назначили полковника М.А.Адабаша, а его помощниками - молодых офицеров О.К.Энкеля и П.Ф.Рябикова. А в марте 1908 г. Адабаша сменил полковник Н.А.Монкевиц, руководивший военной разведкой до начала первой мировой войны.
Обрабатывающие функции возложили на части 2-го и 3-го обер-квартирмейстеров: у 2-го - на 2-е, 3-е, 4-е, 5-е и 6-е делопроизводства, а у 3-го - на 1-е, 2-е и 4-е делопроизводства. Сотрудниками этих обрабатывающих делопроизводств стали работники бывшего 7-го отделения.
Впрочем, реорганизации на этом не прекратились, и 11 сентября 1910 г. утверждаются новые штаты Главного управления Генерального штаба. 5-е делопроизводство преобразовали в Особое делопроизводство (разведки и контрразведки) в составе Отдела генерал-квартирмейстера. Подчинялось Особое делопроизводство непосредственно генерал-квартирмейстеру, что говорило о повышении статуса разведслужбы и усилении роли разведки. В его составе была образована журнальная часть для ведения секретной переписки. А всего штат Особого делопроизводства включал в себя делопроизводителя, трех его помощников и журналиста.
Обрабатывающие делопроизводства вошли в состав частей 1-го и 2-го обер-квартирмейстеров. Части 1-го оберквартирмейстера занимались западным направлением: 4-е делопроизводство - Германией, 5-е - Австро-Венгрией, 6-е - Балканскими государствами, 7-е - скандинавскими странами, 8-е - прочими странами Западной Европы. Делопроизводство части 2-го обер-квартирмейстера занималось восточным направлением: 1-е делопроизводство - Туркестанским, 2-е - турецко-персидским, 4-е - Дальневосточным.
Если говорить о личном состава разведки, то в результате преобразований разведывательного делопроизводства в 1909-1910 гг. серьезных изменений в нем не произошло. И хотя начальники ГУГШ, как и раньше, менялись слишком часто - 5 человек за 6 лет: Ф.Ф.Палицын (1906-1908 гг.), В.А.Сухомлинов (1908-1909 гг.), Е.А.Гернгрос (1910 гг.), Я.Г.Жилинский (1911-1914 гг.), Н.Н.Якушкевич (с 1914 г.), однако кадровый состав отделов и делопроизводств практически оставался прежним вплоть до начала Первой мировой войны. Так, в октябре 1910 г. полковник Монкевиц был назначен помощником 1-го обер-квартирмейстера ГУГШ, а его задачей стало руководство Особым делопроизводством и военно-статистическими производствами части 1-го обер-квартирмейстера, то есть добывающими и обрабатывающими органами разведки по западным странам. Что же касается руководителей Особого делопроизводства, то ими были полковник О.К.Энкель (в 1913-1914 гг.) и полковник Н.К.Раша (в 1914-1916 гг.).
Рассказывая о конкретных операциях российской военной разведки перед первой мировой войной, нельзя обойти историю, связанную с именем полковника австро-венгерской армии Альфреда Редля. А поскольку те события во многом остаются неясными до сих пор, то на них стоит остановиться более подробно.
26 мая 1913 г. все газеты, выходившие в Австро-Венгерской империи, поместили на своих страницах сообщение Венского телеграфного агентства, извещающее о неожиданном самоубийстве полковника Альфреда Редля, начальника штаба 8-го корпуса австро-венгерской армии. "Высокоталантливый офицер, - говорилось в сообщении, - которому предстояла блестящая карьера, находясь в Вене при исполнении служебных обязанностей, в припадке сумасшествия покончил с собой". Далее сообщалось о предстоящих торжественных похоронах Редля, павшего жертвой нервного истощения, вызванного продолжительной бессоницей. Но уже на следующий день в пражской газете "Прага тагеблатт" появилась заметка следующего содержания:
"Одно высокопоставленное лицо просит нас опровергнуть слухи, распространяемые преимущественно в военных кругах, относительно начальника штаба пражского корпуса полковника Редля, который, как уже сообщалось, покончил жизнь самоубийством в Вене в воскресенье утром. Согласно этим слухам, полковник будто бы обвиняется в том, что передавал одному государству, а именно России, военные секреты. На самом же деле комиссия высших офицеров, приехавшая в Прагу для того, чтобы произвести обыск в доме покойного полковника, преследовала совсем другую цель".
В условиях строжайшей цензуры, действовавшей тогда в Австро-Венгрии, для редактора "Прага тагеблатт" это был единственный способ сообщить своим читателям о том, что полковник Редль на самом деле застрелился после того, как его разоблачили как русского агента. До публикации в пражской газете о предательстве полковника Редля знали всего 10 высших австрийских офицеров. Даже император Франц Иосиф не был поставлен в известность. Но после 27 мая эта тайна стала известна всему миру.
Альфред Редль, безусловно один из способнейших разведчиков, родился в Лемберге (Львове) в семье аудитора гарнизонного суда. Выбрав для себя военную карьеру, он в 15 лет поступил в кадетский корпус, а потом в офицерское училище, которое закончил блестяще. Превосходное знание им иностранных языков привлекло к молодому лейтенанту внимание кадровиков Генерального штаба австро-венгерской армии, и Редль вместо службы в провинциальных частях был зачислен в штат этого высшего военного органа страны. Попав в столь престижное место, Редль делал все возможное, чтобы на него обратили внимание. И это ему удалось, несмотря на царившие в австрийской армии кастовые предрассудки, когда в продвижении по службе отдавали предпочтение исключительно дворянам. В 1900 г. он, уже в чине капитана, был командирован в Россию для изучения русского языка и ознакомления с обстановкой в этой стране, считавшейся одним из вероятных противников. Несколько месяцев Редль проходил стажировку в военном училище в Казани, ведя в свободное время беззаботный образ жизни и посещая многочисленные вечеринки. Само собой разумеется, что все это время за ним велось негласное наблюдение агентами русской контрразведки с целью изучения его сильных и слабых сторон, увлечений и особенностей характера. Позднее сделанные выводы легли в основу следующей характеристики Редля, датируемой 1907 г.:
"Альфред Редль, майор Генштаба, 2-й помощник начальника разведывательного бюро Генерального штаба ... Среднего роста, седоватый блондин, с седоватыми короткими усами, несколько выдающимися скулами, улыбающимися вкрадчивыми глазами. Человек лукавый, замкнутый, сосредоточенный, работоспособный. Склад ума мелочный. Вся наружность слащавая. Речь сладкая, мягкая, угодливая. Движения рассчитанные, медленные. Любит повеселиться".
Вернувшись в Вену, Редль был назначен помощником начальника разведывательного бюро Генерального штаба генерала барона Гизля фон Гизлингена. Гизль назначил Редля начальником агентурного отдела бюро ("Kundschaftsstelle", сокращенно "KS"), отвечавшего за контрразведывательные операции. На этом посту Редль проявил себя как отличный организатор, полностью реорганизовавший отдел контрразведки и превративший его в одну из сильнейших спецслужб австро-венгерской армии. Прежде всего это было связано с введением новой техники и новых приемов работы. Так, по его указанию комнату для приемов посетителей оборудовали только что изобретенным фонографом, что позволяло записывать на граммофонной пластинке, находящейся в соседней комнате, каждое слово приглашенного для беседы человека. Помимо этого в комнате установили две скрытые фотокамеры, с помощью которых посетителя тайно фотографировали. Иногда во время беседы с посетителем вдруг звонил телефон. Но это был ложный звонок - дело в том, что дежурный офицер сам "вызывал" себя к телефону, нажимая ногой расположенную под столом кнопку электрического звонка. "Говоря" по телефону, офицер жестом указывал гостю на портсигар, лежащий на столе, приглашая взять сигарету. Крышка портсигара обрабатывалась специальным составом, с помощью которого отпечатки пальцев курильщика сохранялись. Если же гость не курил, офицер по телефону "вызывал" себя из комнаты, забирая с собой со стола портфель. Под ним находилась папка с грифом "Секретно, не подлежит оглашению". И редко кто из посетителей мог отказать себе в удовольствии заглянуть в папку с подобной надписью. Излишне говорить, что папка также была соответствующим образом обработана для сохранения отпечатков пальцев. Если же и эта хитрость не удавалась, то применялся другой прием, и так до тех пор, пока не достигался успех.
Редлю, кроме того, принадлежала разработка новой методики ведения допроса, которая позволяла достигнуть желаемого результата без применения дополнительных "усилий". Помимо прочего, по его указанию контрразведка стала вести досье на каждого жителя Вены, который хоть раз посещал основные тогда центры шпионажа, такие как Цюрих, Стокгольм, Брюссель. Но главная заслуга Редля состояла в том, что он добывал уникальные секретные документы русской армии. Эти успехи были настолько впечатляющими, что его начальник генерал Гизль фон Гизлинген, назначенный командиром 8-го пражского корпуса, забрал Редля, к тому времени уже полковника, с собой в качестве начальника штаба. Таким образом, карьера Редля круто пошла вверх, и многие стали поговаривать, что он может в будущем занять пост начальника генерального штаба.
Отправляясь к новому месту службы, Редль оставил своему приемнику капитану Максимилиану Ронге написанный от руки в единственном экземпляре документ под названием "Советы по раскрытию шпионажа". Он представлял собой небольшую 40-страничную переплетенную книжечку, где Редль подводил итоги своей работы на посту начальника отдела "KS" и давал некоторые практические советы. Капитан Ронге и новый начальник разведывательного бюро австрийского Генерального штаба Август Урбанский фон Остромиц в полной мере воспользовались советами Редля. С подачи Ронге в 1908 г. был создан так называемый черный кабинет, здесь производилась перлюстрация почтовых отправлений. При этом особое внимание уделялось письмам, поступавшим из приграничных районов Голландии, Франции, Бельгии и России, а также посланным "До востребования". О том, что истинной целью перлюстрации являлась контрразведка, знали только три человека - Ронге, Урбанский и начальник "черного кабинета". Всем остальным говорилось, что столь строгая цензура введена для борьбы с контрабандой. Отдел главного венского почтамта, где выдавались письма до востребования, был соединен электрическим звонком с полицейским участком, находившимся в соседнем здании. И когда подозрительное лицо приходило за письмом, почтовый служащий нажимал кнопку звонка и через пару минут появлялись два сотрудника наружного наблюдения.
Именно работа "черного кабинета" и положила начало шпионской истории, которую связывают с именем полковника Редля. Первым, кто более или менее подробно рассказал о "деле Редля", стал полковник Вальтер Николаи, накануне первой мировой войны занимавший пост начальника разведывательного отдела германского Генерального штаба. Будучи хоть и косвенным, но участником происходивших тогда в Вене событий, он описывает их в своей книге "Тайные силы", вышедшей в Лейпциге в 1923 г. Его версию уточняет Ронге в книге "Война и индустрия шпионажа" (в русском переводе - "Разведка и контрразведка", М. 1937) и Урбанский в статье "Провал Редля". И хотя все три рассказа не совпадают в мелких подробностях, по ним можно реконструировать ход событий.
В начале марта 1913 г. в Берлин было возвращено письмо, адресованное до востребования в Вену господину Никону Ницетасу. В Берлине его вскрыл немецкий "черный кабинет". В письме находились 6000 крон и записка, где сообщалось о высылке денег и давался адрес некого господина Ларгье в Женеве, которому следовало писать впредь, и еще один адрес в Париже. То, что письмо со столь крупной суммой не было объявлено ценным, вызвало определенные подозрения, их усиливало и то обстоятельство, что его отправили из пограничного с Россией немецкого городка Эйдкунена, а марка на нем наклеена необычным образом. Ознакомившись с содержанием письма, полковник Николаи принял решение переслать его своему австрийскому коллеге Урбанскому, справедливо полагая, что оно связано со шпионской деятельностью на территории Австро-Венгрии. Получив послание от Николаи, Урбанский дал распоряжение вернуть письмо на венский почтамт и установить личность адресата - господина Ницетаса. Но время шло, а таинственный господин Ницетас не приходил за письмом. Более того, в скором времени на его имя пришло еще два письма, в одном из них находились 7 тысяч крон и записка следующего содержания:
"Глубокоуважаемый г. Ницетас. Конечно, вы уже получили мое письмо от с/мая, в котором я извиняюсь за задержку в высылке. К сожалению, я не мог выслать Вам денег раньше. Ныне имею честь, уважаемый г. Ницетас, препроводить Вам при сем 7000 крон, которые я рискну послать вот в этом простом письме. Что касается Ваших предложений, то все они приемлемы. Уважающий Вас И.Дитрих.
P.S. Еще раз прошу Вас писать по следующему адресу: Христиания (Норвегия), Розенборггате, №1, Эльзе Кьернли".
Тем временем австрийская разведка проводила проверку адресов, содержавшихся в первом письме. При этом парижский адрес было решено не проверять, дабы, по выражению Ронге, "не попасть в лапы французской контрразведки". Что же касается швейцарского адреса, то выяснилось, что Ларгье - удалившийся на покой отставной французский капитан, работавший в 1904-1905 гг. на австрийскую разведку. В результате у австрийской контрразведки возникло подозрение, что Ларгье "работает" на разных хозяев. Поэтому на него были собраны компрометирующие материалы, которые анонимно передали властям Швейцарии, после чего Ларгье выслали из страны.
Развязка этого затянувшегося дела наступила в субботу, 24 мая, вечером. Сотрудники контрразведки, дежурившие в полицейском участке около почтамта, получили долгожданный сигнал, означавший, что господин Ницетас пришел за письмами. Несмотря на то, что два сотрудника наружного наблюдения пришли на почтамт через три минуты, получатель письма уже успел уйти. Выбежав на улицу, они увидели удаляющееся такси. Другого такси или извозчика поблизости не оказалось, и создавалось впечатление, что господину Ницетасу удалось улизнуть от слежки. Но на этот раз контрразведчикам повезло - такси, на котором уехал получатель письма, вернулось на стоянку около почтамта. Шофер сообщил, что его клиент, хорошо и модно одетый господин, доехал до кафе "Кайзерхоф", где и вышел. Контразведчики направились туда, а по дороге внимательно осмотрели салон автомобиля. Они обнаружили замшевый футляр от карманного ножика, оставленный последним пассажиром.
У кафе "Кайзерхоф" таинственного пассажира не оказалось, но после опроса водителей такси на стоянке возле кафе было установлено, что один высокий и хорошо одетый господин недавно нанял такси и поехал в отель "Кломзер". В отеле сыщики узнали, что в течение часа в гостиницу вернулись четверо посетителей, в том числе и полковник Редль из Праги, проживающий в люксе №1. Тогда они вручили портье футляр от ножика и попросили его спросить у своих постояльцев - не теряли ли они его? Через некоторое время портье задал этот полковнику Редлю, выходившему из отеля. "О, да, - ответил Редль, - это мой футляр, благодарю вас". Но уже через минуту он вспомнил, что обронил его в такси, когда вскрывал конверты. Его подозрения усилились после того, как он заметил за собой слежку. Пытаясь оторваться, он достал из кармана какие-то бумажки и, мелко разорвав, выбросил на улицу. Но и это не помогло. Несмотря на поздний вечер, одному из сыщиков удалось собрать обрывки и передать их Ронге с сообщением, что таинственным господином Ницетасом оказался полковник Альфред Редль.
Сличение почерка на разорваных бумажках, оказавшихся квитанциями о посылке денег и квитанциями на отправку заказных зарубежных писем в Брюссель, Лозанну и Варшаву по адресам, известным контрразведке как штаб-квартиры иностранных разведслужб, с почерком на бланке, в обязательном порядке заполняемом на почтамте при получении заказной корреспонденции, и почерком документа "Советы по раскрытию шпионажа", составленным Редлем, установило, что все они написаны одним и тем же лицом. Таким образом Ронге к своему ужасу узнал, что его предшественник полковник Редль оказался шпионом.
О своем открытии Ронге немедленно сообщил своему начальнику Урбанскому, который в свою очередь поставил об этом в известность начальника Генерального штаба генерала Конрада фон Гегцендорфа. По его указанию в отель "Кломзер" направилась группа из четырех офицеров во главе с Ронге с предложением Редлю застрелиться, чтобы смыть позорное пятно на мундире. В полночь они поднялись в номер Редля. Он уже ждал их, заканчивая что-то писать.
- Я знаю, зачем вы пришли, - сказал он. - Я погубил свою жизнь. Я пишу прощальные письма.
Пришедшие поинтересовались, были ли у него сообщники.
- У меня их не было.
- Мы должны узнать масштабы и продолжительность вашей деятельности.
- Вы найдете все нужные вам доказательства в моем доме в Праге, - ответил Редль и попросил револьвер.
Но никто из офицеров не имел при себе оружия. Тогда один из них вышел на полчаса, после чего вернулся и положил перед Редлем браунинг. Затем, немного замешкавшись, офицеры покинули номер. Проведя всю ночь в кафе напротив, они около пяти часов утра вернулись в отель и попросили швейцара позвать Редля к телефону. Буквально через минуту швейцар вернулся и сказал: "Господа, полковник Редль мертв". При осмотре номера на столе нашли два письма: одно на имя брата Редля, а второе барону Гизлю фон Гизленгену, начальнику Редля в Праге. Там же лежала посмертная записка:
"Легкомыслие и страсти погубили меня. Молитесь за меня. За свои грехи я расплачиваюсь жизнью. Альфред.
1 час 15 м. Сейчас я умру. Пожалуйста, не делайте вскрытия моего тела. Молитесь за меня".
После того как начальнику Генерального штаба доложили о самоубийстве полковника Редля, он распорядился отправить в Прагу комиссию, чтобы обследовать его квартиру и установить размеры нанесенного им ущерба. Результаты обследования оказались сногшибательными. Было обнаружено большое количество документов, подтверждающих, что Редль в течение многих лет работал на русскую разведку (как впоследствии утверждалось - с 1902 г.). Услуги Редля очень хорошо оплачивались. Его квартира оказалась роскошно обставленной, в ней описали 195 верхних рубашек, 10 военных шинелей на меху, 400 лайковых перчаток, 10 пар лакированных ботинок, а в винном погребе обнаружили 160 дюжин бутылок шампанского самых высших марок. Кроме того, было установлено, что в 1910 г. он купил дорогое поместье, а за последние пять лет приобрел, по меньшей мере, четыре автомобиля и трех первоклассных рысаков.
Как уже говорилось, истинные причины самоубийства полковника Редля решили сохранить в тайне. Но, как утверждает Ронге, случилась непредвиденная утечка информации. Дело в том, что для вскрытия сейфа и замков шкафов, находящихся в квартире Редля, пригласили лучшего слесарь Праги некоего Вагнера. Он не только присутствовал при обыске, но и видел большое количество бумаг, часть которых была на русском языке. Но на беду австрийской контрразведки Вагнер оказался ведущим игроком пражской футбольной команды "Шторм 1", а из-за обыска в квартире Редля ему пришлось пропустить матч, который его команда проиграла. Когда на следующий день капитан команды, он же редактор пражской газеты "Прага тагеблатт", стал интересоваться причинами отсутствия Вагнера на игре, тот ответил, что не мог прийти ввиду чрезвычайных обстоятельств. При этом он подробно рассказал обо всем увиденном на квартире Редля, упомянув о том, что офицеры, производившие обыск, были очень сконфужены и постоянно восклицали: "Кто бы мог подумать!", "Неужели это возможно!". Редактор, сопоставив сообщение Венского телеграфного агентства о самоубийстве Редля и факты, сообщенные ему Вагнером, понял, что открыл сенсационную тайну. И, воспользовавшись эзоповским языком, он на следующий день поместил в газете заметку-опровержение, из которой следовало, что Редль был русским шпионом.
Такова общепринятая версия "дела Редля", изложенная основными участниками событий. Но при внимательном рассмотрении она вовсе не выглядит убедительной. Прежде всего это касается доказательств шпионской деятельности Редля, найденных в его пражской квартире. Описывая результаты обыска Ронге сообщает, что Урбанский обнаружил в квартире Редля "обширный материал", занимавший целую комнату. Сам Урбанский пишет, что у Редля сохранились многочисленные неудачные снимки с секретных документов, свидетельствующие о его неопытности в фотографии. Кроме того, оба сообщают о том, что вещи покойного Редля были проданы с аукциона и некий ученик реального училища купил фотоаппарат, где осталась непроявленная фотопленка, на которой были засняты секретные документы. И это все.
Если принять сказанное на веру, то создается впечатление, что обыск проводили дилетанты, ничего не смыслящие в порученном им деле. Иначе казус с фотопленкой невозможно объяснить. Более того, никто никогда не называл ни одного конкретного документа, обнаруженного в квартире Редля, что тоже довольно странно.
Также странно, что ни Урбанский, ни Ронге не приводят фотокопию письма, пришедшего на венский почтамт на имя Ницетаса, со швейцарским адресом французского капитана Ларгье, которого действительно арестовали в Женеве по подозрению в шпионаже. Поэтому закрадывается законное подозрение - существовало ли вообще это письмо? А если оно и существовало, то непонятно, почему профессиональный контрразведчик Редль так надолго затянул получение вознаграждения, увеличивая тем самым риск быть разоблаченным.
Не менее странным выглядит и то, что Редль хранил при себе квитанции на отправку за границу заказных писем и, что совсем непонятно, почему он взял их с собой в Вену. А тот факт, что он выбросил их на улице, когда за ним ведут наблюдение, а не уничтожил в другом месте, вовсе не укладывается в голове. Еще более удивляет ловкость сотрудников наружного наблюдения, умудрившихся вечером в полной темноте собрать разорванные и специально разбросанные клочки бумаги.
Но что поражает больше всего, так это описание допроса Редля в отеле "Кломзер". Быстрота и поверхностность допроса поразительна. Совершенно непонятно, почему такой профессионал, как Ронге, удовлетворился ничего не значащими словами Редля о том, что он работал в одиночку, и не попытался установить важные детали: кто завербовал, когда, как передавались донесения и т.д. Также непонятны причины, по которым Редлю предложили немедленно покончить с собой. Правда, позднее, видимо, понимая, что приведенных доказательств вины Редля явно недостаточно, Ронге поведал о добровольном признании шпиона. "Редль был совсем разбит, но согласился дать свои показания мне одному, - пишет Ронге. - Он сказал, что в течение 1910-1911 гг. широко обслуживал некоторые иностранные государства. В последнее время ему пришлось ограничиться лишь материалом, доступным пражскому корпусному командованию ... Самым тяжелым преступлением была выдача плана нашего развертывания против России в том виде, в каком он существовал в упомянутые годы и каким в общих чертах оставался в силе ...". А Урбанский, пытаясь объяснить причины, толкнувшие Редля на предательство, делает упор на его гомосексуальные наклонности. Они, став известными иностранной разведки, позволили ей завербовать полковника под угрозой разоблачения.
Еще одна странность связана со слесарем Вагнером, оказавшимся близко знакомым с редактором газеты "Прага тагеблатт". Неужели в пражском отделении контрразведки не оказалось абсолютно надежного слесаря, умеющего держать язык за зубами? А даже если дело и обстояло таким образом, то ничто не мешало поступить с Вагнером так, как поступил начальник полиции Вены Гайер с лакеем Редля И.Сладеком. Когда последний обратил внимание начальника полиции на то, что браунинг, из которого застрелился Редль, не принадлежал его хозяину, а ночью в номер приходили четверо офицеров, Гайер провел с ним столь внушительную беседу, что на другой день репортеры не смогли выудить из Сладека ни слова.
Из сказанного можно сделать вывод, что в деле полковника Редля нет серьезных улик, доказывающих его измену. И сразу возникает вопрос: был ли Редль агентом русской разведки? Чтобы попытаться ответить на него, следует ознакомиться с организацией русской военной разведки и ее сотрудниками, работавшими против Австро-Венгрии перед первой мировой войной.
Разведка против Австро-Венгрии велась как ГУГШ, так разведотделениями штабов Варшавского и Киевского военных округов. А военным агентом в Вене до 1903 г. был полковник Владимир Христофорович Рооп. Именно он завербовал некого офицера, занимающего ответственную должность в австрийском Генштабе, в дальнейшем поставлявшего ценную информацию русской разведке.
В 1903 г., будучи отозванным из Вены и назначенным командиром полка Киевского военного округа, Рооп передал все свои венские связи капитану Александру Алексеевичу Самойло, бывшему в то время старшим адъютантом штаба Киевского военного округа и отвечавшему за сбор разведывательных данных об австро-венгерской армии. Воспользовавшись сведениями Роопа, Самойло нелегально побывал в Вене и через посредника установил контакт с его источником в Генштабе. Тот согласился продолжить сотрудничество с русской разведкой за солидное вознаграждение и в течение нескольких лет штаб Киевского округа получал от своего неизвестного агента важные сведения. Вот, например, выдержка из рапорта генерал-квартирмейстера округа в ГУГШ, датированного ноябрем 1908 г.:
"За последний год от упоминаемого выше венского агента были приобретены следующие документы и сведения: новые данные о мобилизации австрийских укрепленных пунктов, некоторые подробные сведения об устройстве вооруженных сил Австро-Венгрии, сведения о прикомандированном к штабу Варшавского военного округа П.Григорьеве, предложившем в Вену и Берлин свои услуги в качестве шпиона, полное расписание австрийской армии на случай войны с Россией ...".
В 1911 г. Самойло перевели в Особое делопроизводство ГУГШ, и туда же передали ценного австрийского агента. В "Записке о деятельности штабов Варшавского и Киевского военных округов и негласных агентов в Австро-Венгрии по сбору разведывательных сведений в 1913 г.", составленной Самойло, этот агент проходит в рубрике "Негласные агенты" под №25. Там же перечислены секретные документы, полученные от этого агента в 1913 г.:
"Krieg ordre Bataille" (план боевого развертывания на случай войны) к 1 марта 1913 г. с особым "Ordre de Bataille" (план боевого развертывания) для войны с Балканами, мобилизация укрепленных пунктов, инструкция об этапной службе, положение об охране железных дорог при мобилизации, новые штаты военного времени ...". В этой же "Записке" Самойло, подводя итоги деятельности агента №25,пишет: "Дело Редля указывает, что этим агентом и был Редль, однако это отрицает генерал Рооп, которым агент первоначально и был завербован".
Из этого следует, что в Вене был обвинен в шпионаже и покончил с собой посторонний для русской разведки человек. Это подтверждает и тот факт, что перед самой войной в 1914 г. Самойло вновь ездил на свидание с агентом №25 в Берн и получил от него интересующие русскую разведку сведения, хотя так и не узнал имени своего информатора. Следовательно, можно утверждать, что Редль не был русским агентом, так как информация от источника в Вене продолжала поступать и после самоубийства полковника.
Соответственно, возникает вопрос: почему же в предательстве обвинили Редля? Этому можно предложить следующее объяснение. В начале 1913 г. в австрийскую контрразведку поступили сведения о наличии в Генштабе тайного агента, передающего русским секретные материалы. Однако поиски шпиона не дали результатов, что грозило большими неприятностями для руководства спецслужб австрийской армии. В конце концов Урбанский и Ронге решили сделать "козлом отпущения" Редля, тем более, что руководству контрразведки было известно о его гомосексуальных наклонностях. Это обстоятельство делало его уязвимым для шантажа и могло послужить объяснением причин "предательства". Контрразведка быстро организовала "улики" и таким образом вынудила Редля пойти на самоубийство. (Также возможно, что его вообще просто убили.) Это являлось необходимым условием "разоблачения" шпиона, поскольку ни о каком суде или следствии не могло быть и речи. После смерти Редля информация о его "шпионской деятельности" была быстро и аккуратно подсунута журналистам через слесаря-футболиста Вагнера. В дальнейшем миф о предательстве Редля старательно поддерживался на плаву усилиями Урбанского и Ронге, вовсе не заинтересованных в том, чтобы правда об этом деле стала известна.
Но, как известно, показные процессы никогда не приносят пользы. Так произошло и в случае с Редлем. Убив его, австрийская контрразведка не лишила Россию подлинного источника информации, тем самым проиграв тайную войну.
Начавшаяся в августе 1914 г. первая мировая война стала серьезным испытанием для русской военной разведки. Главной ее задачей явилось вскрытие военных планов противника, выявление группировок его войск и направлений главного удара. Так, о действиях разведки в период наступления русских войск в Восточной Пруссии в августе 1914 г. можно судить по следующему донесению генерал-квартирмейстера 1-й армии:
"К началу отчетного года район обслуживался агентурной сетью из 15 человек негласных агентов, из которых трое находились в Кенигсберге, остальные - в Тильзите, Гумбинене, Эйдкунене, Инстербурге, Данциге, Штеттине, Алленштейне, Гольдапе, и Кибартах. Планировалось насадить еще трех агентов в Шнейдемюле, Дейч-Эйлау и Торне. Для содержания сети и ее усиления ГУГШ был утвержден отпуск на расходы 30000 рублей в год.
В течение отчетного года агентурная сеть подверглась серьезным изменениям, главной причиной которых - перемена дислокации. В настоящее время на службе состоят 53 агента, из них 41 - на местах, остальные высылаются с новыми задачами". А старший адъютант разведотдела штаба 2-й армии полковник Генштаба Лебедев в рапорте от 22 августа 1914 г. указывал, что с начала войны в тыл противника для выполнения различных задач было направлено 60 агентов.
Однако во время наступления 1-й и 2-й армий донесения разведки во внимание не принимались. Более того, в штабе Северо-Западного фронта разведданные о возможности нанесения тремя немецкими корпусами флангового удара сочли плодом чрезмерно развитого воображения разведчиков. В результате передовые части 2-й армии генерала Самсонова были 28-30 августа окружены и уничтожены.
В 1915 г., когда между русскими и немецкими войсками установилась сплошная линия фронта, возможности агентурной разведки сократились. А отсутствие централизованного управления разведывательными операциями еще больше затрудняло получение объективной и точной информации. В связи с этим в апреле 1915 г. генерал-квартирмейстер Ставки Главнокомандующего генерал-лейтенат М.С.Пустовойтенко направил генерал-квартирмейстерам фронтов и армий следующую телеграмму:
"С самого начала штабы армий и фронтов ведут негласную разведку за границей совершенно самостоятельно, посылая своих агентов в разные города нейтральных стран, не оповещая ни высшие штабы, ни друг друга взаимно. Вследствие этого в Бухаресте, Стокгольме и Копенгагене сосредоточилось большое количество агентов, работающих независимо и без всякой связи. Агенты эти стараются дискредитировать друг друга в глазах соответствующего начальства, иногда состоя на службе сразу в нескольких штабах, что часто приводит к нежелательным последствиям. Ввиду изложенного обращаюсь в Вашему Превосходительству с просьбой: не признаете ли Вы возможным и полезным сообщить мне совершенно доверительно о всех негласных агентах штаба фронта (армии), находящихся за границей как с начала войны, так и вновь командируемых".
Однако, как правило, генерал-квартирмейстеры фронтов и армий отказывались передавать свою агентуру ГУГШ, и до конца войны единого руководства агентурной разведкой наладить так и не удалось. Тем не менее российская военная разведка продолжала активную работу, добиваясь порой значительных успехов. Более того, многие военные агенты в нейтральных странах выполняли свои обязанности вплоть до весны 1918 г. - до тех пор, пока у большинства русских дипломатических миссий не были исчерпаны средства на содержание сотрудников.
В октябре 1917 г. перед сотрудниками русской разведки встал вопрос: с кем идти дальше? Каждый из них сделал свой выбор. А для российской военной разведки начинался новый период, продолжавшийся более 70 лет и принесший ей как славу побед, так и горечь поражений.

По материалам сайта agentura.ru

 

Рассказы князя П.М. Волконского, записанные с его слов А.В. Висковатовым в январе 1845 г.

I

Я родился 26 апреля 1776 г.; воспитывался в доме родителей, которые всячески старались отыскивать лучших, по тогдашнему времени, учителей и, по возможности своего состояния, ничего на сие не щадили.
В царствование Екатерины II все дворяне, как известно, поступали на службу еще малолетними, особенно имевшие некоторые для сего случаи записывались даже со дня их рождения; таким образом и я, по просьбе дяди моего, кн. Дмитрия Петровича Волконского (впослед<ствии> ген.-лейт., + 1853 г.), служившего офицером в л.-гв. Преображенском полку, записан был в день крещения моего в л.-гв. Преображенский полк сержантом и получил увольнительный паспорт до окончания наук.
Отец мой, кн. Мих. Петрович Волконский (+1796 г.), имевший в супружестве кн. Елисавету Петровну, рожденную Макулову, служил тогда офицером в л.-гв. Конном полку, но, быв весьма слабого здоровья, принужден был оставить службу из ротмистров с чином бригадира.
Командовавший в то время л.-гв. Конным полком премьер-майор генерал-поручик Иван Иванович Михельсон, по дружбе своей с отцом моим, уговорил его перевести меня в л.-гв. Конный полк, в который и был я перечислен, но с чином унтер-офицера и чрез несколько дней произведен был в виц-вахмейстеры, потом в вахмейстеры, с увольнением в отпуск до окончания наук.
В конце 1791 г. отец мой, желая познакомить меня с настоящею службою, просил ротмистра Ладыженского, с коим он был в дружбе, позволить мне, в свободное время от науки, начать действительную службу, которая, по молодости лет моих, меня утешала и занимала.
В начале 1792 г. дядя мой, кн. Дм. Пет. Волконский, быв армии полковником и командиром Московского гренадерского полка, имел случай, по родству своему с командующим л.-гв. Семеновским полком, подполковником генерал-аншефом гр. Николаем Ивановичем Салтыковым и по дружбе его с секунд-майором бригадиром Александром Михайловичем Римским-Корсаковым, перевести меня сержантом в л.-гв. Семеновский полк, где также продолжал я отправлять действительную службу в свободное от наук время.
1793 января 1-го дня произведен в прапорщики; 1794 января 1-го дня - в подпоручики.
В том же году дядя мой, ген.-майор кн. Николай Сергеевич Волконский (впоследствии ген. от инфантерии, род. 1753 г. + 1821 г.), послан был в Берлин с поздравлением к королю прусскому по случаю женитьбы двух сыновей его, наследника престола Фридриха Вильгельма и принца Людвига, на двух сестрах-принцессах Мекленбург-Стрелицких; я назначен был в должность адъютанта при кн. Николае Сергеевиче и с ним отправился 10 марта чрез Ригу, Мемель, Кенигсберг, Мариенвердер, Кульм и Кюстрин - в Берлин, куда прибыли, по случаю дурной дороги, 30 марта 1794 г.
В то время находился в Берлине российским посланником действительный тайный советник гр. Нессельроде и при нем два брата Алопеусы.
По прибытии нашем были мы представлены ко двору для исполнения возложенного поручения, потом осматривали все достойное примечания в Берлине, Шарлоттенбурге, Потсдаме и в окрестностях; часто бывали на смотрах и учениях разных прусских войск. В конце мая месяца отправились из Берлина обратно в Россию чрез Ораниенбург, Штетин, Данциг, Кенигсберг и Мемель. В Ораниенбурге останавливались несколько дней по случаю пребывания там прусского принца Генриха, брата короля Фридриха Великого.
По невозможности возвратиться в Россию сухим путем по случаю бывшей революции в Польше принуждены были из Мемеля отправиться водою на российской военной яхте, называемой "Снокоп", под командою капитан-лейтенанта Акимова. Бунтующие поляки не только что убивали всех проезжающих чрез Поланген, но даже забирали почту, отправляемую на мелких судах из Мемеля в Либаву, что побудило российское правительство посылать прямо в Мемель из Риги находившиеся там военные небольшие суда, как для перевоза почты, курьеров, так и для разных российских пассажиров. Вместе с нами на яхте отправились из Мемеля прибывшие туда после варшавской революции ген.-майор Степан Степанович Апраксин с супругою Катериною Владимировною и посланные в С.-Петербург из армии нашей, находившейся в Польше, курьерами подполковник Михаил Алек. Обресков и армии капитан барон Будберг.
Плавание наше из Мемеля до Риги продолжалось семь дней по случаю штилей в первые два дня, потом противных ветров и шторма в последние сутки.
7 июня прибыли мы в Ригу, где, пробыв несколько дней у генер.-губернатора генерал-аншефа кн. Ник. Вас. Репнина, возвратились в С.-Петербург; я явился на службу в полк, где вскоре назначен был в должность полкового адъютанта и исправлял оную, по заведенному тогда порядку, понедельно чередуясь с Христофором Андреевичем Ливеном, кн. Алек. Григ. Щербатовым и, наконец, с Сергеем Яковлевичем Репнинским.
Отправляя таким образом службу, имел я возможность в летнее время отлучаться всегда в деревню к родителям моим, в 80 верстах от С.-Петербурга, и приезжая только в С.-Петербург на неделю своего дежурства.
Во время пребывания императрицы Екатерины II в летнее время в Царском Селе каждое воскресение гвардии майоры обязаны были приезжать в Царское Село с рапортом от полка; когда же майор, по болезни или по другому какому случаю, сам не мог ехать, то посылал рапорт с полковым адъютантом, который отдавал рапорт дежурному генер.-адъютанту и имел счастье быть приглашен к большому столу ее величества, каковое счастье и я имел в 1795 г.
6 ноября 1796 г., поутру, узнал я от приехавшего ко мне из дворца л.-гв. Измайловского полка сержанта Д. Н. Болговского, бывшего на ординарцах при кабинете у императрицы Екатерины II, что ее величество поражена апоплексическим ударом.

II

С 6 на 7 ноября 1796 г., после полуночи, собраны были все гвардейские полки на своих полковых дворах для присяги вступившему на престол императору Павлу I, где получили приказ императора, что наследник престола Александр Павлович назначен шефом л.-гв. Семеновского полка. Известие сие чрезвычайно обрадовало весь полк.
Хотя в сие время дежурным по полку адъютантом был Сергей Яковлевич Репнинский, но бывший у приведения полка к присяге премьер-майор генерал-поручик В. И. Левашов приказал мне быть при относе знамен из полка в Зимний дворец, куда мы с ним отправились наперед.
По прибытии в Зимний дворец на половину наследника В.И. Левашов пошел к его высочеству и по выходе от него приказал мне идти вниз дожидаться знамен, о прибытии коих доложить наследнику.
Сошед с подъезда, называемого тогда Салтыковским, я пошел на Дворцовую площадь, навстречу роте; но, увидев ходящих близ средних ворот Зимнего дворца нескольких офицеров в мундирах нового покроя, пошел к ним из любопытства; каково же было мое удивление, видев самого наследника, в 2 часа ночи, в мундире л.-гв. Семеновского полка нового покроя, в Андреевской ленте и шарфе по кафтану, и с ним вновь назначенного с.-петербургским комендантом генерал-майора Аракчеева, плац-майора Капцевича и плац-адъютанта Апрелева, расставлявших новые пестрые будки и часовых. Наследник, увидев меня, подошел тотчас ко мне, спросил мое имя и которого я полка; на мой ответ сказал, оборотясь к Аракчееву: "Это нашего полка".
Потом спросил меня: "Кто капитан идет со знаменами и в правой ли руке несут ружья?" О капитане я доложил, что идет с 10-ю ротою капитан Елагин, о том же, как несут ружья, не имея на то приказания, не мог удовлетворительно отвечать и пошел навстречу роте о том объявить, потому что прежде сего носили ружья, во всяком случае, на левом плече; наследник, дождавшись прибытия роты, сам изволил повести меня со знаменами вверх в комнату, назначенную для знамен, возле танцевальной залы, на половине императора Павла I, потом отпустил нас домой.
На другой же день начались вахтпарады в присутствии государя императора Павла I и их императорских высочеств, но как, по очереди караулов, следовало вступить л.-гв. Измайловскому полку, то и не почел я за нужное быть в сей день у развода; получив потом приказ, чтобы все офицеры всегда приходили на вахтпарад, начал и я туда являться каждый день.
В царствование императрицы Екатерины II один только караул Зимнего дворца приходил на Дворцовую площадь, где на особом для сего месте строился во фронт для принятия знамени, которое приносил всегда гренадерский взвод, и по отдании чести знамени караул вступал на двор дворца для смены старого караула.
По принятии же престола императором Павлом I тотчас заведены были вахтпарады по примеру прусских и как были в Гатчине.
Как никто из гвардейских офицеров не имел понятия об оных, то в первые дни их императорские высочества, также комендант, плац-майор и плац-адъютанты водили офицеров за руки для показа каждому своего места. Вообще вся служба изменилась, а 10 ноября, поутру, вступили в С.-Петербург из Павловского и Гатчины все войска, там находившиеся при бывшем наследником императоре Павле, состоящие из пехоты, кавалерии и артиллерии, - всего не более 2 или 3 тысяч человек. Адъютанту, прибывшему от заставы с известием, что войска прибыли к заставе, г. поручику Ратькову пожалован орден Св. Анны 2-й степени. Орден Св. Анны разделен на 3 класса: 1-го - лента со звездою, 2-го - крест на шею, а 3-го - крест на эфес шпаги. Первым из гвардейских офицеров получил орден 2-й степени стоявший в карауле в Зимнем дворце в день восшествия на престол л.-гв. Измайловского полка капитан Петр Александрович Талызин.
Войска сии встречены были самим императором Павлом I. Наследник и великий князь Константин Павлович находились при тех батальонах, коими командовал их императорское высочество еще в Гатчине.
По прибытии на площадь Зимнего дворца все сии войска прошли церемониальным маршем, тихим шагом, мимо императора, потом зашли во фронт в одну линию, где император Павел I сам изволил объявить им изустно, что они поступают в гвардию, назначив каждый батальон в который полк. Обер-офицеры поступали теми же чинами, а штаб-офицеры полковниками в гвардию.
Сие последнее назначение в полковники всех удивило, ибо в гвардии полковниками именовались одни государи, а подполковники и майоры были генеральских чинов; но отданный о сем приказ пояснил таковое назначение переименованием вообще всех чинов.
Полки гвардии все были переформированы. Л.-гв. Преображенский из 4-х батальонов четырехротных - в 3 пятиротных батальона; л.-гв. Семеновский полк и Измайловский из 3-х батальонов четырехротных - в 2 батальона пятиротных; гренадерские две роты Преображенского полка составили особый гренадерский батальон; две же роты гренадерские, одна Семеновского и одна Измайловского полков, составили сводный гренадерский батальон.
Егерский батальон Преображенского полка и две егерские роты, одна семеновская и одна Измайловская, составили особый гвардейский егерский пятиротный батальон. Бомбардирская рота Преображенского полка с пушкарскими командами Семеновского и Измайловского полков составили артиллерийский гвардейский батальон. В Конной гвардии прежние роты получили наименование эскадронов, коих было десять.
Лейб-гусаров была только команда, но с поступившими из Гатчины составился эскадрон. Прежние светло-зеленые мундиры всей гвардии уничтожены; приказано иметь темно-зеленые, как и во всей армии.
При сем расформировании по новому положению следовало быть одному только полковому адъютанту, почему и отбирали желание у бывших адъютантов: кто желает поступить в сию должность? Все, кроме меня, пожелали поступить во фронт, а я просил оставить меня адъютантом и всячески старался привести скорее отправление моей должности по вновь заведенному порядку, в чем и имел успех, ибо 11-го числа ноября за отличие произведен в поручики, оставаясь полковым адъютантом. При производстве меня в поручики я тут же благодарил государя императора Павла I, став, по тогдашнему обычаю, на правое колено, целовал руку, а его величество изволил целовать в щеку; приподняв меня, изволил сказать: "Продолжай так служить, служба твоя за мною не пропадет".
Хотя в сие время морозы были пресильные, но вахтпарады производились с большою церемониею и продолжались довольно долго. По окончании парада пароль и приказ отдавался в первые дни на дворе Зимнего дворца, потом, по случаю больших морозов, приказ отдавался всем адъютантам в верху, в комнате возле конногвардейского караула, на половине императрицы Марии Федоровны, в присутствии государя императора; приказ диктовал всегда наследник по званию своему с.-петербургского военного губернатора. В один из сих дней случилось быть дежурным при его величестве флигель-адъютанту кн. Андрею Ивановичу Горчакову, племяннику фельдмаршала гр. Суворова, который никак не мог успевать следовать диктации наследника и ничего не написал; по заведенному же тогда обычаю должен был флигель-адъютант, писавший приказ, прочитывать оный вслух государю императору; князь Горчаков, подойдя к императору, сказал его величеству на ухо пароль, но, начав читать приказ, остановился, потому что ничего не писал. Государь император закричал на него: "Читайте, сударь!"
Князь Горчаков, оробев, совсем ничего не мог читать; тогда государь, оборотясь ко мне, сказал: "Пожалуйте, сударь, прочитайте мне приказ".
По счастью моему, я писал всегда сокращенно и верно; я прочитал приказ, государь изволил поклониться мне в пояс и сказал: "Благодарю вас, сударь, что заменили моего адъютанта, который так плох, что и читать не умеет".
Обратись же к кн. Горчакову, сказал: "Что ты о себе вздумал, что ты племянник Суворова, обвешан крестами, знай, что у меня крестов много в гардеробе висит на гвоздиках: учись, сударь, читать и делать свое дело".
Сказав сие, откланялся всем и вошел в комнаты к императрице.
В сие время имел я несчастие потерять родительницу свою, по какому случаю и имел позволение от наследника остаться на 9 дней дома у отца своего.
По прошествии срока явился я опять к своей должности и, дабы отправлять оную с большою точностью, принужден был оставить родительский дом и переехать в полк к приятелю и товарищу своему поручику Семеновского полка гр. Павлу Ивановичу Тизенгаузену.

III

При вступлении императора Павла I на престол его величество, следуя во многом примерам прусского правления во время короля Фридриха Великого, назначил вторым военным губернатором в С.-Петербурге генерала от инфантерии Николая Петровича Архарова, а обер-полицеймейстером был ген.-майор Чулков, которые по приказанию его величества доносили ежедневно не только о малейших происшествиях в городе, но даже о частных разговорах, которые доходили до них чрез полицейских шпионов, собиравших таковые сведения чрез домашних у господ служителей, в трактирах и кабаках от солдат и от всякого звания людей; почему весьма нередко сведения сии о разговорах были преувеличены, особенно по неудовольствию некоторых крепостных людей на своих господ, чему могут служить примером следующие анекдоты. Однажды вечером потребован я был прямо к государю; прибыв, нашел в передней товарищей своих, адъютантов полков л.-гв. Преображенского Толбухина, Измайловского - Комаровского и Конной гвардии - Николая Николаевича Леонтьева, которые тоже были требованы к его величеству; всех нас позвали вместе к его величеству; государь, подошед к нам, сказал: "Господа, до меня доходит, что господа офицеры гвардии ропщут и жалуются, что я их морожу на вахтпарадах; вы сами видите, в каком жалком положении служба в гвардии: никто ничего не знает, каждому надобно не только толковать, показывать, но даже водить за руки, чтоб делали свое дело; кто не хочет служить - поди прочь, никого не удерживают; я хочу, чтоб каждый знал свою должность; ежели кто из вас услышит вновь от кого ропот, то приказываю вам таковому отрезать ухо и ко мне принести; подите и объявите о сем вашим начальникам и товарищам, господам офицерам, каждый по своему полку".
При сем случае находились в кабинете адмирал Григорий Григорьевич Кушелев и ген.-адъютант Федор Васильевич Ростопчин. Вышед из кабинета, каждый из нас поехал к своим начальникам; я наперед пошел к наследнику и донес о сем его высочеству, а потом генералу от инфантерии Левашову и объявил всем батальонным командирам и гг. штаб- и обер-офицерам полка. Несколько дней спустя после сего, по отдании приказа в конногвардейской комнате, государь приказал всем адъютантам подождать и, оборотясь к генералу Николаю Петровичу Архарову, сказал: "Извольте привести". Архаров вышел в переднюю и потом тотчас возвратился с обер-полицеймейстером Чулковым, за которым следовали вышедший незадолго пред тем в отставку из Семеновского полка капитан Иван Иванович Дмитриев и служащий в том же полку штабс-капитан Василий Иванович Лихачев. Появление сих офицеров удивило всех и наследника. Государь, приказав им стать вокруг них, велел Архарову читать письмо, которое имел он в руках при входе из передней.
Письмо сие было от неизвестного, который доносил, что гвардии офицеры жалуются на государя и на новую службу, что собираются у капитана Дмитриева с Лихачевым, делают заговор и посягают на жизнь государя. Письмо сие всех поразило, и все смотрели на Дмитриева и Лихачева, как на злодеев.
Знавшие же Дмитриева за человека весьма умного, ученого и при том известного автора и отличных правил честности, а Лихачева за доброго, хотя простого ума человека, удивлялись ему, тем более, что Дмитриев никогда с Лихачевым не был не только в связи, но едва были они знакомы между собою, потому что Лихачев большею частью находился в отпуску и весьма мало служил.
По прочтении письма государь сказал: "Вот, господа, слышите повторение того, что я объявлял чрез адъютантов ваших; я не могу оставить дела сего без строжайшего исследования для собственной своей безопасности и в бесчестии для гг. офицеров гвардии".
Потом приказал Архарову взять Дмитриева и Лихачева к себе к допросу, коих Архаров и Чулков и повели за собою опять в переднюю; а наследник великий князь Константин Павлович и бывшие все в команде адъютанты бросились целовать руку государя, объявляя, что никто не выдаст и все будут защищать его величество. Потом государь изволил войти в комнаты императрицы Марии Федоровны, а адъютанты все разошлись.
Исследование сего дела продолжалось нисколько дней и весьма беспокоило императрицу, государя, наследника и Архарова, который никак не мог добраться, кто писал письмо, каковое открытие сделал, наконец, брат Лихачева, Яков Иванович, Семеновского полка поручик, бывший в первый день происшествия сего в карауле, но по смене, явившись к Архарову, просил показать ему письмо, узнал руку крепостного человека старшего своего брата, В.И. Лихачева, почему сей человек был взят и по допросу признался, что написал письмо сие из злости на своего господина, наказывающего его часто за пьянство, и слышав, что в полиции дают деньги за разные доносы, написал сие письмо и отдал будочнику для доставления в полицию.
По обнаружении сего исследования, на другой день после отдания приказа, вновь Архаров, по приказанию государя, ввел в конногвардейскую комнату Дмитриева и Лихачева. Государь, обратясь к ним, сказал: "Господа, я прошу вас забыть бывшее с вами приключение, которое меня весьма беспокоило, и рад, что исследование открыло вашу невинность, но вы признайтесь сами, что мне нельзя было поступить иначе".
Поцеловав их обоих, отпустил; тут опять все бывшие в комнате начали целовать руки у государя, уверяя его величество в преданности к его особе и ко всему дому его.
Несколько дней спустя потребован был из л.-гв. Семеновского полка унтер-офицер Александр Павлович Засс к Николаю Петровичу Архарову на допрос по сделанному там доносу, но, оказавшись невинным, возвращен в полк и на другой же день произведен был в прапорщики с назначением флигель-адъютантом к его императорскому величеству, а другой унтер-офицер Засс взят из полка и пропал без вести.

IV

По недостатку ни в городе, ни в комиссариате темно-зеленого сукна приказано: до получения такового в полки из комиссариата перешить носимые светло-зеленого сукна мундиры по образцу гатчинских; но как покрой старых мундиров был распашной и не позволял застегиваться на все пуговицы до низа, то и приказано было переделать их по образцу гатчинских, застегивающихся только на две средние пуговицы, и шляпы перевязать также на гатчинский манер, обшив края белою тесьмою, и вместо сапог сделать суконные черные штиблеты, что все было исполнено ко дню перенесения тела покойного императора Петра III из Невского монастыря в Зимний дворец. Л.-гв. Семеновский полк в день сей церемонии стоял на Невском проспекте, спиною к Гостиному двору.
Тело императора Петра III поставлено было в Зимнем дворце, в Белой зале, на катафалке, по правую сторону тела императрицы Екатерины II. Вскоре перевезены были оба гроба в Петропавловскую церковь с большою церемониею, где и погребены по церемониалу.

V

Для изучения нового порядка службы приказано было собираться ежедневно в Зимний дворец, в Знаменную комнату возле большой церкви, всем гвардии генералам, штаб-офицерам и адъютантам; в присутствии государя императора и их императорских высочеств наследника Александра Павловича и великого князя Константина Павловича читал первоначально артиллерии генерал-майор Канабих новый военный устав, переведенный с немецкого прусской армии устава, употреблявшийся уже в Гатчине. В сей комнате поставлен был длинный стол, покрытый зеленым сукном, на конце которого сидел ген.-майор Канабих, а кругом генералы и штаб-офицеры, а позади их адъютанты; государь с наследником и великим князем Константином Павловичем сидели возле ген.-майора Канабиха.
Чтение сие продолжалось несколько дней, до окончания всего устава, и в чтении переменялись генералы и штаб-офицеры; как большего успеха от такового чтения быть не могло, то каждый старался приобресть книгу устава и обучался сам по книге и по указаниям поступивших из гатчинских войск штаб- и обер-офицеров, коим государь изволил пожаловать: всем штаб-офицерам, имевшим в Гатчине шпаги с крестами св. Анны, тот же орден 2-й степени, по две тысячи душ, каждому на выбор; прочим по тысяче душ; капитанам и штабс-капитанам по пятьсот душ, а обер-офицерам по сто душ.
По воскресным и праздничным дням, после вахтпарадов, все военные вообще должны были находиться, при выходах в церковь их величеств, в башмаках, застегивая мундиры на три крючка противу средних пуговиц.
На вахтпарадах же носили с 1 ноября по 1 марта мундиры, застегнутые на все пуговицы; в большие морозы - обер-роки, то есть такие же мундиры, но один на другом. Те полки, у коих были лацканы, застегивали их также на все пуговицы, шпаги носили в левой фалде, а шарфы по мундиру, в перчатках с крагенами и тростями. С 1 марта по 1 июня мундиры застегивали на средние две пуговицы, шарфы носили по камзолу и шпаги на боку; с 1 июня по 1 сентября мундиры застегивали на крючки против средних пуговиц, шарфы также по камзолу и шпаги на боку. Батальонные командиры и все обер-офицеры и солдаты носили тогда летние штаны, а генералы и младшие штаб-офицеры и адъютанты носили всегда лосиные штаны и ботфорты; с 1 сентября по 1 ноября носили мундиры застегнутыми на две пуговицы, как в марте месяце.
Полки, имевшие лацканы, с 1 марта по 1 июня раскрывали лацканы и застегивали мундиры на крючки до низа и также на две нижние пуговицы, шпаги в фалде и шарфы по мундиру. С 1 июня по 1 сентября застегивали мундиры на три средние крючка, шарфы носили по камзолу, а шпаги на боку с летними штанами. С 1 сентября по 1 ноября - как в марте месяце.
В табельные дни и большие праздники, летом, носили белые штиблеты.

VI

В начале 1797 г. все полки гвардии выступили из С.-Петербурга в Москву и шли побатальонно, по старшинству полков; я находился при лейб-батальоне Семеновского полка, с коим шел генерал от инфантерии Василий Иванович Левашов.
15-го числа марта, на переходе из Черной грязи в Москву, объехал нас государь император Павел Петрович со всею свитою, близ Всехсвятского; был очень доволен устройством батальонов и благодарил генерала Левашова. Полк в Москве расположился в тот же день на квартиры под Новинским, а император с императрицею остановились в Петровском дворце, где всякий день были вахт-парады, сначала от армейских полков, в Москве находившихся. Все гвардии офицеры ежедневно должны были находиться там на вахтпарадах.
По прибытии л.-гв. Семеновского полка в Москву явился я с рапортом к прибывшему из Персии ген.-майору Александру Михайловичу Римскому-Корсакову, который назначен был командиром 2-го батальона л.-гв. Семеновского полка, а как генерал Левашов мало занимался полком, то наследник предоставил генералу Корсакову входить во все подробности командования полком. Генерал-майор Корсаков в короткое время ввел щегольство и равенство в одежде полка, а также в учении полк отличался от прочих.
Государь император, быв весьма недоволен армейскими полками в Москве, приказал гвардии штаб- и обер-офицерам, преимущественно поступившим из гатчинских войск, обучать армейские полки, а гвардии ходить вместо них в караул в Петровский дворец, где ежедневно были вахтпарады.
16-го числа марта прибыл в Петровский дворец наследник цесаревич Александр Павлович с великою княгинею Елизаветою Алексеевною.
17 марта, ввечеру, в Петровском дворце в круглой зале прибивали новые знамена л.-гв. Семеновского полка, а на другой день, поутру, было освящение сих знамен Петровского дворца перед Семеновским полком, коим командовал наследник великий князь Александр Павлович. В день вшествия, 28 марта, их величеств в Москву армейские полки пошли от заставы до Кремля и оттуда до Слободского дворца были расположены по обе стороны улиц шпалерами. Государь император с наследником Александром Павловичем и великим князем Константином Павловичем, с большою свитою, ехали верхом в предшествовании гвардейской кавалерии; за свитою его величества ехали верхами, в шитых кафтанах, все придворные кавалеры, потом государыня императрица с великими княгинями и великими княжнами, в парадных каретах, с статс-дамами, камер-фрейлинами и фрейлинами.
За сим следовали все полки гвардейской пехоты, с артиллериею повзводно, тихим шагом. Шествие началось от Петровского дворца, пополудни в первом часу.
Войска гвардии были собраны в семь часов и стояли от Петровского дворца правым флангом по левую сторону большой дороги, в линиях.
По прибытии к Воскресенским воротам их величества прикладывались к образу Иверской Богородицы, потом въехали в Кремль чрез Никольские ворота, остановились у Успенского собора, изволили быть в соборах и прикладывались к мощам: войска стояли повзводно, как шли; потом шествие продолжалось чрез Спасские ворота по Покровке, Басманной, чрез Красные ворота, Немецкую слободу в Слободской дворец, куда прибыли в 9 часу пополудни, откуда войска распустили по новым квартирам. Л.-гв. Семеновский полк расположился по двум Басманным улицам. На другой день входа в Немецкую слободу вахтпарады были ежедневно от гвардии на площади, противу Слободского дворца, до переезда их величеств в Кремлевский дворец, 1 апреля, для коронации; тогда вахтпарады были в Кремле.
В день коронации, 5 апреля, все войска гвардии и армии, в Москве находящиеся, были в строю расположены в Кремле, около соборов и по площадям Кремля; всеми войсками командовал генерал-фельдмаршал кн. Николай Васильевич Репнин.
Вновь сформированный из выбранных людей из Конной гвардии, один эскадрон кавалергардов одет был в серебряные латы, сделанные из бывших столовых серебряных сервизов для наместников. Кавалергарды сии были расположены шпалерами во дворце, от трона, по Красному крыльцу, до Успенского собора. Командовал ими шеф их генерал-фельдмаршал гр. Валентин Платонович Мусин-Пушкин, также в серебряных латах. Коронование происходило по высочайше утвержденному церемониалу.
По окончании церемонии войска были распущены по квартирам.
По прошествии назначенных дней для празднества коронации высочайший двор переехал в Слободской дворец 15 апреля.
При сем случае было весьма много разных милостей, для награждения таковых и гвардии офицеров; полки были вновь переформированы: Преображенский в четыре батальона, а Семеновский и Измайловский в три батальона, отчего последовало прибавление числа генералов, штаб- и обер-офицеров. Я <был> произведен в штабс-капитаны с оставлением полковым адъютантом.
23 апреля их величества ездили с их высочествами в Троицкую лавру и возвратились ввечеру на другой день в Слободской дворец; 26 апреля весь двор переехал в Кремлевский дворец; 29 апреля по случаю Преполовения, для крестного хода в Кремле, все войска были в строю; иордань была устроена на Москве-реке, противу Тайницких ворот. К вечеру двор возвратился в Слободской дворец.

VII

3 мая государь император с наследником великим князем Александром Павловичем и великим князем Константином Павловичем и со свитою поехали чрез Смоленск в Минскую, Гродненскую, Виленскую, Курляндскую и Лифляндскую губернии в Павловское, а императрица с великими княгинями и великими княжнами - чрез Тверь и Новгород в Павловское, куда прибыли 7 мая; в то же время выступили все полки гвардии из Москвы в С.-Петербург; шли тем же порядком.
Я оставался в Москве, по случаю болезни, и настиг полк в Твери, с которым и продолжал марш.
20 июня 1797 г. прибыл в Павловское один батальон л.-гв. Семеновского полка, где был встречен его императорскими величествами и их высочествами.
Во время пребывания в Павловске всякий день был вахтпарад с учением на дворе дворца, а батальонные учения - на поле, пред дворцом. Гг. штаб- и обер-офицеры батальонов гвардии, в Павловске находящихся, имели счастье быть приглашаемы ежедневно к обеду и ужину по 5-ти и 6-ти человек с каждого батальона, по очереди, и должны были быть в башмаках.
Батальоны гвардии сменялись между собою чрез каждую неделю с находящимися в Петербурге, а 30 июня все батальоны из Павловска возвратились в С.-Петербург.
Государь наследник, заказав портному для себя новый мундир, приказал прислать к себе в Павловское золотошвея для вышития петлиц на воротнике и обшлагах, по случаю перемены формы мундиров в гвардии. Золотошвей прибыл рано поутру в маленькой форменной, на четырех колесах, колясочке, потому что дрожки были запрещены. По получении заказа на работы от наследника золотошвей послал колясочку с мальчиком-форейтором мимо дворца и балкона, где его величество изволил всегда по утрам заниматься делами с секретарями, приказав мальчику идти пешком и вести лошадь под уздцы. Я в то время был послан от наследника с рапортом петербургского военного губернатора к генерал-адъютанту Ливену, управлявшему делами по военной части, для поднесения сего рапорта его величеству. Идя по бульвару, увидел, что лошадь золотошвея, испугавшись барабанного боя идущего взвода Павловского гренадерского полка из крепости со знаменем во дворец, вырвалась из рук мальчика, бросилась в сторону на бульвар, но колесами задела за перила бульвара, стала бить задом. Государь император, увидев сие с балкона, пришел на место, где стояла колясочка, приказал находившимся тут всегда двум инвалидным унтер-офицерам выпрячь лошадь и бить ее палками; лошадь стала еще более брыкать; наконец, приказал лошадь отдать на съезжую и возвратился на балкон. По отдании рапорта я, возвратясь к наследнику, донес о сем происшествии его императорскому высочеству и объявил золотошвею, которого нашел еще в комнатах наследника. Бедный золотошвей не знал, как воротиться в город. Ввечеру наследник выпросил у государя о возвращении лошади.
1-го числа июля 1797 г. двор переехал в Петергоф, где караул содержал Кирасирский полк ее императорского величества, коим командовал ген.-майор Михаил Алексеевич Обресков.
6 июля их величества с их высочествами великими князьями Александром Павловичем и Константином Павловичем отправились на катерах из Петергофа в Кронштадт, где сели на фрегат "Эммануил", нарочно построенный, и со флотом пошли к Красной горке для маневрирования флота, но за наступившею бурею возвратились 12 июля в Петергоф.
______________________
[Здесь прерываются рассказы светлейшего кн. П.М. Волконского, поскольку они были записаны покойным отцом моим А.В. Висковатовым. - Прим. К.А. Висковатого.]
________________________________________
Рассказы князя П.М. Волконского, записанные с его слов А.В. Висковатовым в январе 1845 г. опубликовано: "Русская старина". М., 1876. Т. 16, N 5. С. 176 - 190.

 
Интересная статья? Поделись ей с другими: